Борис Касаев - Большая охота (сборник)

Концовка письма была угрожающей: ежели он, Парамонов, не примет меры, то она, Страхманюк, дойдет до Москвы.

– Что за болты в томате, – пробормотал Парамонов, отшвырнул письмо и громко позвал: – Гаврилов!

Явился помощник – подтянутый и тонкий, как гвоздь, в начищенных до блеска сапогах, в синих выглаженных галифе, в зеленой наутюженной гимнастерке, гладко выбритый, подстриженный. Разило от него одеколоном «Гвоздика». Смотрел он уважительно и преданно.

– Что ты мне подсунул? – смягчаясь, спросил Парамонов и показал на письмо. – У меня что, дел нету?

Гаврилов смутился:

– Да она, товарищ начальник, на конверте «лично в руки» написала. В те разы я бредни ее выбрасывал во второй архив, а на этом конверте – на тебе, «в руки». Ну, я и подумал…

– Подумал-подумал… Ладно. Она что – сумасшедшая?

– Похоже. Тихая. Года два назад имя себе поменяла на патриотическое. Была Евдокия… Активистка. Работает дежурной в Доме заезжих. Характеризуется положительно… Не замужем, детей нет… Не пьет, курит папиросы…

– Так это не первое письмо?

– Третье…

– Ладно, – сказал Парамонов, делая пометку на перекидном календаре. – Тащи ее ко мне в восемь вечера.

Сказал и выругался, вспомнив про торжественное собрание партийно-хозяйственного актива района, посвященное 20-й годовщине Октября, где ему выступать с докладом. Уже неделю Парамонов пыхтел над докладом, потея и матерясь.

Вздыхая, он открыл красную папку с гербом и пересчитал исписанные листки. Их не прибавилось за ночь и было семь. А требовалось, как минимум, двадцать – чем больше, тем лучше, дело-то святое – 20-летие. Гости из управления, из обкома пожалуют – нельзя осрамиться.

Парамонов обмакнул перо в чернила, аккуратно вывел вверху чистого листа цифру «8» и приступил к теме троцкизма. Но тема не раскрывалась. Он долго морщил лоб после первых слов: «Товарищи! Наша партия…», но ничего не придумал и углубился в тексты газеты «Правда», надеясь выудить что-либо оттуда. В газете было все по-казенному, не от сердца и все не то. Парамонов завел патефон и поставил пластинку. Зазвучала речь Сталина на недавнем пленуме ЦК: «…Надо разбить и отбросить гнилую теорию о том, что с каждым нашим продвижением вперед классовая борьба у нас будет затухать. Неужели мы не сумеем разделаться с этой смешной и идиотской болезнью, мы, которые свергли капитализм и подняли высоко знамя мирового коммунизма!»

– Сумеем, – пробормотал Парамонов. – Хорошее место для цитаты. И только. Не передирать же доклад вождя…

Измучившись и обкурившись, Парамонов собрался уж было бросить на сегодня писанину к черту, как взгляд его зацепился за серый конверт с кривым штампом. Он нерешительно вытащил письмо Страхманюк и сразу отыскал строчки, хорошо «ложившиеся» в тему. Парамонов взял перо и с облегчением написал: «Товарищи! Несгибаемая линия коммунистической партии и лично нашего вождя и учителя товарища Сталина на беспощадную борьбу со всякой вражеской сволочью ведет весь советский народ от победы к победе. Мы решительно избавляемся от разной гнилой нечисти…»

С творческим подъемом и огоньком работал Парамонов над докладом до полудня. Он с сожалением сделал остановку для участия в сеансе оперативной связи с управлением, понимая, что вдохновение после телефонного контакта с начальством может пропасть надолго.

К четырем часам пополудни доклад был вчерне готов, и Парамонов решил пообедать. В райкомовском буфете обед давно закончился, и дверь изнутри держалась на крючке. Парамонов тихо постучал и прислушался. От легких и быстрых шагов за дверью у него перехватило дыхание. Отворила высокая стройная юная женщина, румяная и пухлогубая. Парамонов сказал: «Привет, Маша!» – и снял шинель. Они прошли в полутемную подсобку. В тесноте ящиков, бочек и мешков стоял диван, накрытый шерстяным одеялом. Маша расстелила простынь, сбросила с себя юбку и кофту и легла. Парамонов торопливо стащил хромовые сапоги, снял галифе, швырнул кобуру с наганом в кадушку с гречкой. Присел на край дивана, положил горячую ладонь на Машину грудь, пробормотал ласково: «Здравствуй, тело, младое, незнакомое…»

Отдаваться Парамонову Маша согласилась недавно, после ареста мужа Федора. А была неприступной. Парамонов обещал выпустить Федора к 7 ноября. Потом Парамонов хлебал щи, жевал котлеты с гороховым гарниром, пил компот. Надевая шинель, перехватил вопросительный взгляд Марии.

– Выпущу, я же сказал. Не веришь, что ли?