section class="box-today"
Сюжеты
Мировые финансы:
Рынок котов в мешке
Взять то, что плохо лежит на глобусе
/section section class="tags"
Теги
Экономика
Политика
Мировые финансы
Финансовые инструменты
Долгосрочные прогнозы
/section
В информационном потоке по поводу столетия Великой войны всплыл сюжет: в местечке с говорящим именем Обляй восстанавливают жилище местного обывателя Гаврилы Принципа. Дом выстоял в череде глобальных катаклизмов века, но сгорел в братоубийственном конфликте сербов и хорватов, похоронившем Югославию. Что до обитателя — тот не затерялся среди несчетных миллионов убийц и убитых XX века.
Стреляя в эрцгерцога, Гаврило нажал на спусковой крючок первой мировой катастрофы, в саму возможность которой благополучные европейцы летом 1914-го отказывались верить. Ныне только ленивый блогер не отметился нравоучительным постом, перебрасывая мостик зловещей аналогии из тогдашней Сербии на нынешнюю Украину. И впрямь, боевик «Младой Босны» (за ней, говорят, стояла «Черная рука») смотрится по-свойски в пестром ряду фигур и структур майдановцев и федералистов. Так ждать ли летом нового Сараева в Киеве или Донецке?
1.
Гора исторических разысканий о причинах Первой мировой не родила ничего, кроме мышиной конспирологии. Обществоведам недоставало понятийных инструментов, чтобы охватить структурирующей мыслью события такого масштаба.
У исторических спазмов, соразмерных с «нашествием народов моря» или «великим переселением народов», есть то общее, что в их основе лежат катастрофы роста .
Вот грубая модель. Производительность этноса, страны или региона начинает отставать от роста спроса на средства пропитания и жизнеобеспечения. Тектоническое напряжение разрыва высвобождается случайной вспышкой насилия или природной аномалией. Массы «избыточного» населения приходят в движение, сметая все на своем пути. Историческое кровопускание, во-первых, на время сбрасывает давление спроса до переносимого уровня. А во-вторых, ломает институциональные преграды на пути назревшей технологической революции. Новая волна технологий — залог грядущего роста производства.
figure class="banner-right"
figcaption class="cutline" Реклама /figcaption /figure
Что нового внесла в эти циклы эпоха мировых войн? Катастрофа роста впервые оказалась глобальной. И до невольных глобалистов стало доходить: в таком глобальном качестве она должна стать не только первой, но и последней.
Но для этого предстояло поменять порядок вещей. Технологическая революция, которая традиционно следовала за социальным инсультом, должна предшествовать ему, предотвращать его.
О новой технологической волне, о достижениях институциональной инженерии писать уже приходилось*. Здесь речь пойдет о политической стороне дела.
2.
Мальтузианские модели анализируют хозяйственные циклы «перенаселение — недопроизводство — недоедание». Но катастрофы роста чаще приходят к народам извне. Ленинградцы умирали голодной зимой 1941/42 года не оттого, что не выполнили продовольственную программу. Машину тевтонского нашествия на Европу запустили голод, гнет и унижения 1920-х, которым победители подвергли Германию. Ленин писал о Версальском договоре: «Это неслыханный, грабительский мир, который десятки миллионов людей, и в том числе самых цивилизованных, ставит в положение рабов».
Катастрофы роста распространяются от очага первоначального кризиса на огромные расстояния, как волны падающих костяшек домино. Полтысячелетия кочевой народ хунну подвергал Китай набегам с севера. Для защиты от степняков была воздвигнута Великая стена. Во втором веке от Р. Х. держава хунну распалась, и одна из ветвей народа двинулась на запад. Они прошли всю Сибирь и Среднюю Азию, по пути через территорию нынешней Украины сокрушили мощное королевство готов и вторглись в Европу. Волны катастрофических переселений, спровоцированные движением гуннов, охватили половину Евразии. Их вождь Атилла получил прозвание Бич Божий. Гунны едва не дошли до Атлантики и были остановлены только в 451 году в битве на Каталаунских полях на территории современной Франции.
3.
Исходный тезис этой статьи — об иерархии угроз национальной безопасности.
Замедление роста российской экономики — куда большая угроза безопасности страны, чем украинский кризис. Оно порождает и усиливает подобные кризисы не только на пространстве СНГ, но и на дальней периферии.
Читать дальше
