Андрей Кураев - Поднять Россию с колен! Записки православного миссионера

В то же время не-еврейские авторы при исследовании еврейской культуры обязаны или хвалить ее или же становится на позиции номиналистов — «не обобщать!».

Еврейские полемисты охотно и громко выставляют счет всей христианской культуре, но при этом блокируют любую попытку обсудить расистские нотки в собственно иудейской традиции.

Каждый из нас начинает свой путь не с нуля, не с чистого листа. В каждом человеке есть нечто, что он наследует, а не выбирает. Есть предрассудки, общие для больших групп людей. Это предрассудки в самом буквальном смысле. Предрассудок — это то, что мы усвоили раньше, чем начал работать наш личный рассудок, то есть с молоком матери. Это то, что передано мне моей семьей, школой, культурой в качестве стандарта поведения: «Все мужчины делают это!» Но в разных культурах довольно разные представления о том, какое именно «это» должен делать «настоящий мужчина».

Одним из таких «предрассудков» является культура противопоставления: что «наше», а что «не наше». Иногда врастание в культуру происходит не через подчеркиваемое единообразие, а через подчеркиваемое разнообразие, отличие.

Именно этот путь считал важнейшим основатель сионизма Теодор Герцль. Перед ним встала трудная задача выработки такого определения нации, которая подошла бы именно евреям — людям, у которых к концу 19 века не было ни общей территории проживания, ни общего языка, ни общей религии. И тогда в речи «Еврейство» (7 февраля 1896) он сказал: «Я не требую от нации общего языка или ярко выраженных расовых признаков. Мы историческая общность людей, принадлежащих друг другу ясно выраженной связью, и наша сплоченность сохраняется в силу существования общего врага». Еще раз свое определение Герцль привел на 1 сионистском конгрессе в октябре 1897 года: «Я убежден, что нация — это группа людей общего исторического прошлого, сплоченная наличием общего врага». «Народы, среди которых мы живем, все вместе тайно или открыто ненавидят нас».

Понятно, что национальная, культурная и религиозная принадлежность весьма влияют на восприятие людьми одних и тех же предметов. Христиане помнят об императоре Нероне как о мучителе, иудеи — как о благодетеле (Талмуд утверждает, что Нерон принял иудаизм. Тюркский взгляд на историю России весьма отличается от взгляда русского историка. Куликово поле — поле славы для одних граждан России, и поле скорби для других (пока еще) граждан ее. Французское понимание русской истории также отлично от нашего: Крымская война не является для них горьким воспоминанием, а Бородинское поле они считают полем своей победы. Недавно мы узнали, что восприятие истории России даже украинцами разительно отличается от нашего собственного. Естественно, что есть и еврейская версия восприятия истории России (например — труды А. Янова). И это история России как «история чужого».

Она имеет право на существование. Но почему при ее анализе нельзя учитывать ее субъективность, порожденную именно национальным фактором? И почему, спрашивается, татарскую версию можно назвать татарской, татарского историка можно назвать татарским, а вот еврейского историка или еврейского журналиста назвать еврейским нельзя? Неужто принадлежность к любой иной национальной традиции вносит субъективные искажения, а только принадлежность к еврейству выступает гарантом чистой объективности?

Очевидно, что русский взгляд на еврейскую историю далеко не всегда приемлем для еврея (вспомним, что даже выступления о. Сергия Булгакова и Бердяева против антисемитизма сегодня нередко расцениваются как скрыто антисемитские — например, в публицистике С. Лезова). Почему же в таком случае должно возмущаться реакцией русских, которые зачастую не узнают себя, своей истории и своей страны в репликах или эссе еврейских историков и журналистов?

Элементарное правило приличия требует не рассказывать анекдоты о грузинах в присутствии грузин (лучше всего было бы, конечно, вообще воздержаться от подобных анекдотов). Но почему же в демпублике считается допустимым рассказывать гадости о России в присутствии русских? А мы ведь еще присутствуем в «этой стране» и кое-что слышим… Поймите, господа, в «этой стране» еще не все евреи! И поэтому нечто из того, что вами говорится, воспринимается другими людьми с болью и возмущением.

И то резкое и печальное, что русские могут сказать о себе сами в своем кругу — воспринимается совсем иначе, когда говорится кем-то о нас в третьем лице. Если бы российские азербайджанцы в массовых российских же газетах и телепередачах раз за разом говорили бы нечто оскорбительное для русских и для православных — разве было бы «расизмом» призвать их к большей сдержанности? Почему же нельзя сделать такое замечание в адрес некоторых евреев?