Никита Кузнецов - Под флагом России

Вообще, если бы Камчатка нс была бы так далека, а главное, целыми месяцами отрезана от всего мира, она бы привлекла к себе тысячи предприимчивых жителей.

Камчатка сильно заинтересовала нас, и нам захотелось посмотреть хоть близкие от нас ее уголки. Случай скоро представился. Выбрав праздничный день, мы целой компанией отправились через Тарьинскую бухту в так называемую на Камчатке «заимку», где были горячие сернистые ключи, по словам жителей, очень целебные и сильно помогающие от ревматических болей. Один наш офицер страдал ревматизмом и на «заимке» решил полечиться. День был жаркий, и мы верхом на лошадях весело катили через густой лиственный лес с громадными толстыми деревьями.

Пейзаж был очарователен: прелестные полянки, все покрытые густой травой и усыпанные целым ковром разнообразных цветов, красиво чередовались с чащами векового леса. На пути лежала глубокая реченька. Мы слезли с лошадей, пустили их вплавь, а сами на каких-то душегубках с риском потонуть перебрались на другую сторону; ехать на них было жутко и интересно: одно наше неосторожное движение, и мы могли бы очутиться в быстром потоке, приняв холодный и неприятный душ; но, к счастью, все обошлось благополучно...

Речка разветвлялась и одна ветвь ее шла в расположенную недалеко деревню, где, как нам сказали, жила колония прокаженных, которых довольно значительное количество на Камчатке. Нашему доктору [86]сейчас же захотелось посмотреть их, и мы его насилу уговорили не расстраивать компании, а съездить в деревню в другой раз.

Перебравшись на другой берег, мы снова сели на лошадей и к вечеру, наконец, добрались до «заимки». Она оказалась очень маленькой, состоящей всего из десятка невзрачных домишек. Петропавловские обыватели живут здесь во время хода рыбы и охоты на медведей, которых на Камчатке очень много.

Каждый охотник убивает их в год штуки по 3—4 — и это им служит лучшим подспорьем в их убогом хозяйстве. Все медвежьи шкуры продаются в Японию и за каждую шкуру японцы платят от десяти до пятнадцати рублей.

Что замечательно в камчатских медведях — это их цвет: он бывает чрезвычайно разнообразен и от совершенно черного доходит через все оттенки до светло-палевого, почти даже белого. Камчатские медведи менее кровожадны и превосходят своими размерами наших бурых мишек.

Во время стоянки в Петропавловске нам в самом городе пришлось охотиться на огромного медведя, который переплыл Тарьинскую бухту в несколько миль шириной и высадился вблизи часового, стоявшего на карауле у порохового погреба.

Весь Петропавловск сейчас же мобилизовался; мы также захватили свои ружья, и «мишка» был убит. Громадную шкуру отважного мореплавателя, как победный трофей и воспоминание о городской охоте, купил и увез во Владивосток один из наших офицеров...

На «заимке» мы пробыли два дня, и время у нас прошло незаметно. К сожалению, все удовольствие пикника отравили несносные комары, которые не давали ни минуты покоя. Их приходилось выкуривать из комнаты, и даже повешенная на лицо кисея нисколько не защищала от их укусов.

Ключи «на заимке» оказались, действительно, горячими, и мы в день приезда, легкомысленно забравшись туда, едва не сварились. Более 5 минут нельзя было высидеть, а вылезши, мы чувствовали себя настолько расслабленными, что не могли даже двигаться. Но ревматизму они помогают, и наш офицер, проживши на «заимке» две недели, почувствовал большое облегчение...

Вернувшись в Петропавловск, мы через несколько дней попали на камчатское развлечение — вечеринку или, по местному выражению, вецорку, на которой присутствовало почти все молодое население города. Камчадалки, при этом, оказались с таким гордым сознанием собственного достоинства, что их приходилось приглашать каждую в отдельности; не будь это сделано, ни одна петропавловская дама из хлева, кухни и огорода не почтила бы своим присутствием этот оригинальный бал. Он был очень интересен. Музыкальной частью его заведовал гармонист, угощением служило пиво, водка, какое-то особое вино под названием «красностоп» и орехи, причем местные дамы оказали всему честь. Из танцев, кроме обычной польки и кадрили, был свой камчатский — так называемая «восьмерка» — род лянсье [87], со всякими притоптываниями, пристукиваниями и различными церемониями, вроде целования всего поезда, т.е. танцующих пар.

Вечорка прошла очень оживленно и вполне прилично, — никто из гостей не напился пьян; дамы, отдававшие смесью запаха навоза и спелой картошки, вели себя по-камчатски до невозможности чопорно и неприступно: они хотя и сидели у своих кавалеров на коленях, но все дальнейшие их легкомысленные движения строго останавливали суровой фразой: «однаце, я не понимаю, цего вы хоцыте», — причем кокетливо опускали свои глазки вниз...