Ирина Шевелева - Душа нежна

Здесь, безусловно, голографическое письмо. И вполне реалистическая проза, только даже по духу уже неуловимо новая. Точно так, но по-другому вроде бы описанное прощание с родными местами, с заколачиваемой избой, данное глазами ребенка в короткой новелле "Половодье": "Льдины на повороте запрудили всю реку. Они влезли друг на друга, встали торчком, а некоторые выбрались на берег. Вода бурно, фонтаном била из-под них и спешила дальше.

- Сейчас гранату б сюда - как рванула б! И весь лед у-у-у... вниз, восторженно сказал Васек.

- Он и так уйдет! - ответил Миша. - Вечером вода поднимется, и он уйдет.

- Так не уйдет! Видишь, вода где была, и то не ушел!

- Уйдет! Воды будет больше...

- А ты откуда знаешь?

- Знаю! - ответил Миша.

- Не знаешь. И ты все равно не увидишь!

- Увижу! Я вернусь! - обиделся Миша.

- Не вернешься, - уверенно сказал Васек. - Вовка тоже говорил, что вернется, а нету!

- А я тебе голубей не дам!.."

Сравнивая эти описания происходящего вовне и внутри человека, нельзя не отметить, что Петр Алешкин вполне мог бы работать в устоявшейся художественной манере, в русле традиции, добиваясь ее поддержания и усовершенствования. Что опыт литературных школ им освоен и использован вдохновенно, трепетно.

Основательность усвоения литературных знаний, порой ярко им демонстрируемая, досталась Петру Алешкину намного труднее, чем большинству его собратьев по перу; хотя в этом он был не единственным. В книге поэта и прозаика Петра Кошеля "Тропа тамбовского волка", о жизни и творчестве Алешкина, есть тому любопытные подтверждения.

"Решил к двадцати годам стать знаменитым. Понимая, что какой-то мелочью не прославишься, сразу стал писать трехтомную эпопею. Было ему тогда девять лет..."

"Как обычно, в интернатской комнате стоял галдеж. Кто-то из одноклассников заглянул ему за плечо:

- Братцы, Петька в Москву письмо пишет!..

В том конверте был его самый первый рассказ..."

"Жил он в заводском общежитии, где не особо-то попишешь, и потому все свободное время проводил в читальном зале заводской библиотеки... Собственно, его первая книга была написана там, в этой библиотеке..."

"Если первая книга писателя появилась в заводском читальном зале, то вторая в сибирском общежитии. Стола не было. Автор сидел в холодной комнате на кровати, в фуфайке и ватных штанах, зажав коленями тумбочку. Застывала паста в шариковой ручке. Рядом пили дешевый портвейн и дрались".

"В этой крохотной комнатке подмосковного женского общежития он написал свою третью книгу. Стола не было... Писал, лежа на кровати, подложив подушку. Когда уставал, брал гитару:

Кто мне сказал, что надежды потеряны,

Кто это выдумал, друг?"

"И вот - чудо! Он становится своим среди этого высоколобого таинственного ордена редакторов..."

Писательская биография Петра Алешкина - это многих славный путь. Но есть в ней свои отличительные особенности, вызванные как задевшими писателя чертами эпохи, так и его личностными свойствами - к тому же родовыми.

Уроки того, как жить литературой, ему преподали в школьные годы в родной Масловке, где даже через десятилетия после войны учились при свете керосиновых ламп.

Здесь тянет к лирическому отступлению. Ровесник Петра Алешкина по поколению самарский поэт Владимир Евсеичев, ныне покойный, запечатлел послевоенные десятилетия в стране строкой-образом: "Век керосиновый кончался..." И это после всех индустриальных побед социализма. О том же конце керосинового века (а всюду ли он кончился?) спешил со школьной парты поведать русской литературе Алешкин. Уроженец земли, которая еще в революцию подверглась сокрушительному опустошению: подчистую был разгромлен очаг крестьянского сопротивления большевикам. И об этом, без радио и электричества, историческая судьба Тамбовщины гнала сквозь век свою информационную энергию.

В творческую волю соединились в Петре Алешкине охраняющая, защитная сила русской литературы и пробившаяся через гибель творческая энергия земли тамбовской.

Он навсегда остался читателем литературы. Почитателем высшего слова культуры.

И пошел своим творческим, жизнетворным путем. Проза его берет, захватывает прежде всего кульминационным содержанием, жизнью на пределе.

Поэт Кошель увидел вроде бы в самом образе писателя - "тамбовского волка", думается, скорее интуитивно, а не потому, что Алешкин особо уж свирепо входил в литературу. Наоборот, он был скромен и доверчив, радовался каждой похвале, переживал неудачу. Каждую свою изданную книгу воспринимал как чудо. Но в литературной среде не чувствовал себя одиночкой, да еще травимым. Этого и не было. Факты литературной биографии говорят о чрезвычайной широкой и плодотворной общительности, о примерах искреннего, до внушаемости, доверия, отзывчивости - порой в явно не подходящих для того обстоятельствах, о таланте дружить, помогать, поддерживать друзей собратьев по перу.