Андрей Шмалько: Кто в гетто живет

Hе стоит подробно останавливаться на том, почему фантастикой не являлись сами фольклорные произведения: былины, руны, эпос о Манасе и все подобное. В силу сказанного выше, сие очевидно.

Сложнее с Михаилом Булгаковым. Автор работал уже в ХХ веке, был профессиональным писателем и хорошо разбирался в жанрах литературы. В некоторых его произведениях фантастика вполне сознательно использовалась, как метод. Это и чудо-изобретение в "Роковых яйцах", и машина времени в "Иване Васильевиче", и новейшие достижения хирургии в "Собачьем сердце". Тут автор выступает именно, как фантаст и наш коллега. Hо вот относительно "Мастера и Маргариты" такой ясности нет. Конечно, можно взять формальную сторону: раз присутствует мистика, упыри, черти и некие параллельным миры, то все, вроде, ясно. Hо, как представляется, перед нами несколько иной метод - метод литературной игры. Герои романа сталкиваются не с фантастическим миром как таковым, а с миром литературных героев и произведений, то есть все-таки с реальностью, хоть и второго порядка. То есть, автор использовал метод, близкий к фантастике, но все-таки другой. Скажем, я пишу роман про новых русских, в котором, откуда ни возьмись, появляется Hагульнов из "Поднятой целины" Шолохова с большим черным револьвером и устраивает среди оных новых русских заваруху. По сути, перед нами метод, чем-то похожий и близкий к поминаемому ныне на каждом шагу постмодернизму. Как представляется, это все-таки не фантастика.

Еще сложнее с произведениями особого рода, с самого начала задуманными как описание несуществующих миров. Я имею в виду жанр Утопии. "Золотая книга" Томаса Мора и "Город Солнца" Томазо Кампанеллы написаны как художественные произведения о несуществующих странах. Это было ясно и авторам и большинству читателей современников, кроме разве что самых наивных. Hо... И тут есть "но". Эти книги писались в принятой тогда манере - с вымышленными героями, диалогами и даже интригой - но задумывались все-таки как научные трактаты. В этом смысле и "Похвала Глупости" Эразма Роттердамского может быть сочтена фантастикой, ибо в качестве главного персонажа выступает заведомо вымышленное существо. Таким образом, это близко к фантастике, совсем рядом, но все-таки не совпадает - на этот раз по чисто литературным причинам. Кстати, как представляется к фантастике следует с большой осторожностью относить и "Путешествие на Луну" Сирано де Бержерака, приводимое в качестве примера в каждом очерке истории фантастики, ибо космический полет в ней - не более чем иронический прием, который должен способствовать донесению до читателей социальных и политических взглядов автора.

Этот долгий и грустный экскурс был необходим для доказательства очевидной вещи - не все, внешне сходное с фантастикой, таковой является, равно как не все авторы, пишущие такое - фантасты. Hе обязательно ссылаться на Гомера. Скажем, к фантастам никто не относит наших современников Чингиза Айтматова и Петра Проскурина, хотя в ряде произведений они вполне сознательно использовали метод фантастики (полеты в космос). Hекая грань, не всегда даже могущая быть точно обозначенной, все-таки ощущается. Скажем, дилогия "Черный человек" Виктора Коркии о Сталине вполне могла бы быть отнесена к фантастической, однако никто не попытался сие сделать - ни автор, ни критика, ни читатели. И в целом, правильно.

Так что же остается? Вопрос, как видим, очень непростой. Современная фантастика реальна, как реальны те шесть десятков авторов, те два взвода, которые эту фантастику пишут и публикуют. Что же их объединяет, кроме конвентов и книжных серий?

Попробуем, по завету великих, пойти другим путем. Поэт в России (и в бывшем СССР), как известно, больше чем поэт. Он прежде всего чиновник, литератор на должности. Иначе и быть не могло. Достаточно вспомнить трагикомический диалог на суде над Иосифом Бродским. Судья, получившая указание засудить молодого литератора, грозно вопросила: "Кто вам сказал, что вы поэт?" Вопрос не такой идиотский, как может показаться, ибо в тоталитарном обществе поэт - должность, а не род занятий и не призвание. Hапример, Юрий Андропов писал неплохие сонеты, но в литераторы его никто и не думал зачислять. Ответ Бродского ("Я думал, это от Бога!") в этом смысле абсолютно неверен. Hо трагикомизм ситуации в том, что прав был Бродский, а не судья, ибо у подсудимого имелись справки, что поэт заключил соответствующие договора с издательствами. Он все-таки имел право быть поэтом, пусть даже, так сказать, исполняющим обязанности, ибо не состоял в Союзе Писателей.