Вадим Долгов - Потаенная жизнь Древней Руси. Быт, нравы, любовь

И вот эта история, которую текст летописи воспроизводит, как можно думать, без особых трансформаций, была рассказана Гюрятой ученому книжнику, автору летописи. Далее мы видим, как летописец, добросовестно, с небольшими, возможно, корректировками записавший ее, начинает над ней интеллектуальные манипуляции. Данный летописный пассаж интересен именно и прежде всего тем, что фиксация эмпирического факта и его последующая книжная обработка выступают порознь, одно за другим. Итак, выслушав, летописец (Нестор?) начинает объяснять Гюряте, о ком на самом деле донесли слух его отроки: «Мне же рекшю к Гюряте: «Си суть людье заклепании Александром Македоньскым царемђ, якож сказаеть о них Мефодий, папа Римский, глаголя: Александръ царь Македоньскии и взиде на восточныя страны до моря наричемое Солнче место, и виде ту человеки нечистыя от племени Нелфетова ихже нечистоту видевъ – ядяху скверну всяку, комары и мухы, котки змие, и мертвец не погребаху, но ядяху, и женския изворгы, и скоты вся нечистыя. То видевъ, Александр убояся, еда како умножаться и осквернять земл. И загна их на полунощныя страны и горы высокия, и Богу повелевшю сступишася о них горы великия. Токмо не ступишася о них горы на 12 локоть, и ту створишася врата медяна и помазашася сунклитом, и аще хотять огнем взятии – не възмогут ижещи. Вещь бо сунклитова сица – е ни огнь можеть вжещи его, ни железо его приметь. В последняя же дни по сих изидут 8 колен от пустыня Етривьскыя. Изидут и си скверные языкы, яже суть в горах полунощных по велению Божию» [12]. Таким образом, после того как информация, принесенная отроками Гюряты, была пропущена через книжную лабораторию летописца, северные народы, не знающие производства железа, охотники, ведущие меновую торговлю с южными соседями и практикующие в общении с иноплеменниками элементарный язык жестов, превращаются в мифических нечестивцев, в древние времена запертых Александром Македонским по воле Божьей в северных горах. В результате «голая эмпирика» была специально «приготовлена» для вписывания в стройную картину мира древнерусской культуры, в которой не было место случайности или «бесхозным» фактам. Место каждого известия должно было быть четко определено и подчинено общей мировоззренческой схеме.

Надо полагать, что читатель, который после ознакомления с рассказом новгородских отроков мог лишь пожалеть о сложности достижения мест выгодной торговли, вникнув в ученое объяснение автора летописи, должен был ощутить внутреннюю дрожь: ведь целый ужасный нечестивый народ, не понимающий «нормальной» речи, стремится вырваться из заточения, идет методичная работа, слышится «кличь велик» и непонятный говор, уже просечено маленькое окошко, значит, еще немного, и проход будет пробит, тем более что, если не он, то другие, более удачливые торговцы, привлеченные значительной прибылью, так или иначе наладят снабжение этих северных затворников железными секирами и ножами. И когда наступят последние дни и народы вырвутся из плена, произойдет конец света. Тут уж одно упование на Бога и на дальнее расстояние, которое в таком ракурсе выглядит как благо. Вот таким образом географическая и этнографическая информация, вынесенная из путешествия, сначала проверяется на предмет практического использования, а затем находит «прописку» в общей системе естественнонаучных (а в реальности скорее религиозно-мифологических) знаний Древней Руси.

Способы пополнения фонда географических знаний существенно отличались от тех, которые вошли в обиход европейских и русских путешественников Нового времени. Географические карты, известные Византии и арабскому миру, в которых культура путешествий была очень развита, на Руси не получили заметного распространения. Расширение эмпирических знаний о странах и народах осуществлялось не в форме заполнения «белых пятен» на некой графической схеме , а в форме собирания информации о « путях », по которым можно достичь той или иной страны. Собственно, те знания, которые вошли в древнерусскую книжность не из греческих источников, а напрямую из жизни, отличаются именно такой формой (тоже, правда, имевшей аналог в греческих периэгезах и периплах – сухопутных и морских путеводителях, а также в трудах арабских географов): это перечни дорожных ориентиров. Как было показано выше, именно такая парадигма географического описания используется в русском эпосе. Практически ту же модель видим и в книжной культуре. Вряд ли, однако, «описания путей» были заимствованы из книжных источников греческого или арабского происхождения: характеристика пути во многом зависит от его начала и конца и поэтому будет различаться для стран, находящихся на значительном удалении друг от друга.