Вячеслав Рыбаков - Руль истории

Потому что слово цели было сказано.

Впрочем, это тоже можно заиграть. Все можно заиграть, если над тобой не каплет. Один скажет, что мы способны на усилие только ради того, чтобы сохранить возможность ходить по грибы, другой — чтобы сохранить возможность ходить под себя…

И готово дело — очередной интеллигентный процесс пошел.

Только пошел-то он опять в никуда. И крестьянин, которому в очередной раз посулят для облегчения его труда на выбор короткий хвост или длинную шерсть, снова плюнет в сторону умников.

И будет, по-дедовски ковыряя землицу сохою, ждать того, кто предложит ему трактор. С трактором-то он полмира накормит.

История любого народа и любой страны — это, на самом деле, примерно одна и та же кровь и грязь. С точки зрения простого порядочного человека — это нескончаемый скорбный перечень преступлений и ошибок. Перечень упущенных возможностей. Перечень всегда лишь частично и зачастую лишь по счастливой случайности достигнутых целей.

С позиций морали все значимые персонажи истории, помимо горстки святых, мудрецов и поэтов, никого не убивших и не предавших (а потому и не оказавших на политические события почти никакого влияния) — подлецы и кровососы.

Бессмысленно и глупо пытаться убедить себя и, тем более, других, что к нашей Родине это не относится. Относится. В той же самой степени, как и к любой иной державе мира.

Но почему же тогда обитаем мы не в аду кромешном, а, напротив, в чем-то вроде своеобразного рая — в мире, который мы, конечно, критикуем с утра до ночи, но лучше которого для большинства из нас все равно нет, и вне его мы себя не очень-то мыслим?

Эта загадка может иметь лишь одно объяснение.

Равнодействующая безобразного и прекрасного в истории направлена все-таки в сторону прекрасного.

И потому тем ценнее, даже драгоценнее, любая крупинка и пылинка положительного опыта, полученная той или иной страной — в том числе и нашей — в процессе ее каждодневной и нескончаемой борьбы с собственной и с чужой мерзостью.

Но как понять, какой опыт положителен?

Как дать такую оценку? Как осознать, что достойно сохранения в традиции, в народном характере, а от чего лучше избавиться, предать обезболивающему забвению и впредь не копить в себе бесплодные, не дающие оторваться от прошлых склок стереотипы?

Это невозможно, не решив для себя: а, собственно, для чего мы?

Куда идем, а куда лучше бы не соваться? Стоила ли игра свеч? Стоило ли существование твоей страны всех тех усилий, жертв, кровопролитий и предательств, с помощью которых оно поддерживалось?

Если человек ощущает, что — стоило, тогда он в состоянии многое простить своей стране.

Если же в силу каких-то причин человек убежден, что его страна и его народ не представляют особой ценности и можно не суетиться ради продления их жалкого прозябания — не поможет никакое замазывание недостатков. Оно будет лишь вызывать дополнительное раздражение.

Только страны, веками бывшие просто футбольными мячами на мировом поле, могут тешить себя тем, будто смысл и ценность их бытия уже в том, что они смогли отстоять себя от более сильных соседей. Куда как славно: нас били-били, но так и не разбили, вот мы какие упругие!

Подобное представление о мире создает нации вечных реваншистов. Их смыслом существования становится стремление вставить пистон всякому бывшему покровителю (порой даже — спасителю); а поскольку своих сил для этого никогда не хватает, обязательно приходится сперва искать очередного покровителя, который и сам не прочь вставить пистон крупному конкуренту, но мараться о мелкие пакости сам не хочет и предпочитает действовать чужими руками.

Лишь от души отомстив, такие народы чувствуют себя свободными. Кажется порой, что кроме как для тщедушной мести свобода им и не нужна ни для чего. Таким странам нечего дать миру, кроме всегда мелкого и неизбежно подлого маневрирования между теми, кому И ВПРЯМЬ ЕСТЬ чем обогатить мировую копилку великого.

Крупные игроки истории не могут позволить себе пигмейской роскоши гордиться уже самим фактом продления собственного исторического бытия. Им надо доказать, более того — доказывать раз за разом, что мир без них стал бы беднее, гаже, безнадежней. Иначе они утратят историческую легитимность, потеряют право на всегда немилосердное подбрасывание живых дров в свою историческую топку. А задним числом эта утрата опрокинется в прошлое, наводя на подозрение, что они и с самого начала не имели на него права.