Андрей Бильжо - Мои классики

«Среди комнаты стояла Лизавета, с большим узлом в руках, и смотрела в оцепенении на убитую сестру, вся белая как полотно и как бы не в силах крикнуть. Увидав его выбежавшего, она задрожала как лист, мелкою дрожью, и по всему лицу ее побежали судороги; приподняла руку, раскрыла было рот, но все-таки не вскрикнула и медленно, задом, стала отодвигаться от него в угол, пристально, в упор,

смотря на него, но все не крича, точно ей воздуху недоставало, чтобы крикнуть. Он бросился на нее с топором; губы ее перекосились так жалобно, как у очень маленьких детей, когда они начинают чего-нибудь пугаться, пристально смотрят на пугающий их предмет и собираются закричать. И до того эта несчастная Лизавета была проста, забита и напугана раз навсегда, что даже руки не подняла защитить себе лицо, хотя это был самый необходимо-естественный жест в эту минуту, потому что топор был прямо поднят над ее лицом. Она только чуть-чуть приподняла свою свободную левую руку, далеко не до лица, и медленно протянула ее к нему вперед, как бы отстраняя его. Удар пришелся прямо по черепу, острием, и сразу прорубил всю верхнюю часть лба, почти до темени. Она так и рухнулась. Раскольников совсем было потерялся, схватил ее узел, бросил его опять и побежал в прихожую.

Страх охватывал его все больше и больше, особенно после этого второго, совсем неожиданного убийства. Ему хотелось поскорее убежать отсюда. И если бы в ту минуту он в состоянии был правильнее видеть и рассуждать; если бы только мог сообразить все трудности своего положения, все отчаяние, все безобразие и всю нелепость его, понять при этом, сколько затруднений, а может быть, и злодейств еще остается ему преодолеть и совершить, чтобы вырваться отсюда и добраться домой, то очень может быть, что он бросил бы все и тотчас пошел бы сам на себя объявить, и не от страху даже за себя, а от одного только ужаса и отвращения к тому, что он сделал. Отвращение особенно поднималось и росло в нем с каждою минутою. Ни за что на свете не пошел бы он теперь к сундуку и даже в комнаты. "

Любой начальник, когда идет на повышение, тащит за собой своих подчиненных. Иногда друзей и родственников. Перетаскивает их за собой в другой город. Так поступают все начальники. Но абсолютный рекорд, по-моему, поставил Владимир Владимирович Путин. Он перетащил в Москву всех своих питерских друзей-одноклассников, тех, с кем учился в институте, и, наверное, где-то работают его друзья по детскому саду, те, с кем он делил один горшок. В общем, Владимир Путин, как мне кажется, настоящий друг. Это я почти без иронии.

Этот рисунок я обозначил как «Мое послание петербуржцам». Опубликован он был на сайте grani.ru и сопровождался следующим текстом: «Это не просто картинка. Эта картинка в поддержку петербуржцам. В 2009–2010-м я был в Петербурге зимой, и мне казалось, что дальше уже просто некуда. Я шел по проезжей части почти по щиколотку в воде и снегу и в голос ругался на власти этого города. Несколько раз я переводил бабушек через дорогу, потому что пройти по тротуару, по этим колдобинам, было невозможно. В 2010–2011-м оказалось, что то, что было в прошлом году, это еще не край. Особенно меня вывели из себя высказывания Матвиенко. Типа «пускай старики и дети сидят дома и не выходят без надобности».

В конце этого текста я пожелал Валентине Ивановне [1]встретиться с Родионом Романовичем Раскольниковым, чтобы он ей снился как можно чаще и приходил к ней по ночам с топориком. Спустя некоторое время в одном из чатов я обнаружил следующую цитату. Питерец писал москвичам: «На себя посмотрите! У вас ваще десятками людей взрывают и аквапарки рушатся». Здесь уж без комментариев.

На что «пенсионная» реформа направлена, я не берусь комментировать.