Владимир Соловьев: Поэзия Я П Полонского

Заметим, однако, что она не без изъяна, от которого, впрочем, ее очень легко было бы избавить,- стоит только зачеркнуть четвертую и пятую строфу, не изменяя ни буквы в предыдущем и последующем. Дело в том, что эти две строфы (от стиха "Аполлона жрец суровый" и до стиха "Шла из отчего дворца" включительно) составляют пояснительную вставку, излишнюю для понимания и решительно портящую поэтическое впечатление. Превосходный образ идущей на свидание с Аполлоном пророчицы:

Лишь Кассандра легче тени,

Не спеша будить отца,

Проскользнула на ступени

Златоверхого дворца;

..............................

Ей в лицо прохлада дышит.

Ночи темь в ее очах;

Складки длинные колышет

Удаляющийся шаг...

Глухи Гектора чертоги,

Только храмы настежь - там

Только мраморные боги

Предвкушают фимиам...

Этот прекрасный образ и прекрасные стихи вдруг прерываются объяснением закулисной тайны - как и почему жрец Аполлона подстроил это дело:

В этом видел он спасенье

Трои, замкнутой врагом,

И ей дал благословенье,

174

Сочетаться с божеством;

Скрыв свое негодованье

К назиданиям жреца,

Дочь Приама на свиданье

Шла из отчего дворца...

Это неуместное объяснение, изложенное ужасно прозаическими стихами, сильно портит поэму; а между тем ничто не мешает его выпустить и после мраморных богов, предвкушающих фимиам, прямо продолжать:

Вот уж видны ей: могила,

С новой урной саркофаг,

Даль залива, и ветрила,

И костры, и дым в горах...

Далее через несколько строф есть еще маленькая вставка, менее портящая дело, но все-таки лишняя и столь же легко устранимая, именно начало речи самой Кассандры:

Полюбила б я, быть может,

Да любви мешает стыд...

Участь родины тревожит...

Неизвестность тяготит...

Зачем это флегматическое рассуждение, мало соответствующее обстоятельствам времени, места и образа действия, когда далее следуют такие ясные и сильные стихи:

Ты стрелой сразил Ахилла,

Но Зевес, отец твой, нам

За Ахилла мстит, и сила

Напирает на Пергам.

Я устала ненавидеть,

Я любить хочу, но знай,

Я, любя, хочу предвидеть,

Дар предвиденья мне дай!

VIII

В больших поэмах Полонского из современной жизни (человечьей и собачьей), вообще говоря, внутреннее значение не соответствует объему. Нельзя, однако, согласиться с теми критиками, которые отрицают у этих стихотворных повестей всякое поэтическое достоинство и уверяют, что автор писал их стихами только потому, что ему легко дается версификация. Но не менее легко он может писать и прозой, как доказывают его обширные романы {27}. Во всяком случае было бы жалко, если бы он не воспользовался стихом для такого, например, описания (в поэме "Мими"):

175

Вот он плэд свой перекинул

На плечо и, не тревожа

Спящей, темными дверями

Вышел вон дышать цветами

Южной ночи, в этот сад,

В этой трепетной прохладе,

Где богинь немало белых,

Под резцом окаменелых,

В неподвижных покрывалах,

На высоких пьедесталах.

.................................

Где из-за горы лесистой,

Озаренное луною,

Светит море золотистой

Уходящей полосою,

И, любовно ластясь к сонным

Берегам, загроможденным

Сглаженными валунами,

Лоснящимися волнами

Их зализывает раны

И на отмели песчаны

Точно сыплет жемчугами

Перекатными; и мнится,

_Кто-то ходит и боится

Разрыдаться, только точит

Слезы, в чью-то дверь стучится,

То шурша назад волочит

По песку свой шлейф_, то снова

Возвращается туда же

И затем же... и другого

Ничего нет,- вечно та же

Музыка, пульс жизни вечной

Мировой, земной, сердечной.

Настоящее собрание стихотворений Полонского достойно заканчивается правдивым поэтическим рассказом "Мечтатель". Смысл его в том, что мистическая мечта рано умершего героя оказывается чем-то очень действительным.

Вообще в последних своих произведениях Полонский заглядывает в самые коренные вопросы бытия. Между прочим, его поэтическому сознанию становится ясною тайна времени - та истина, что время есть только перестановка в разные положения одного и того же существенного смысла жизни, который сам по себе есть вечность. Указания на эту истину я вижу в стихотворении "Аллегория", яснее - в стихотворении "То в темную бездну, то в светлую бездну", и всего яснее и живее сводит поэт концы с концами временного существования в один круг вечности в следующих стихах:

Детство нежное, пугливое,

Безмятежно шаловливое