Владимир Соловьев: Поэзия Я П Полонского

Трель соловья разносила, и бурей шумел

Моря сердитого вал,- думы зрели и - реяли

Серые чайки... Игру эту боги затеяли... {6}

Поэзия есть участие человека в этой игре, затеянной богами; каждый поэт видит ее и участвует в ней по-своему.

III

Область и характер поэзии Полонского как будто заранее очерчены в одном из его первых по времени стихотворений:

Уже над ельником, из-за вершин колючих

Сияло золото вечерних облаков,

Когда я рвал густую сеть плавучих

Болотных трав и водяных цветов.

То окружая нас, то снова расступаясь,

Сухими листьями шумели тростники;

И наш челнок шел, медленно качаясь,

Меж топких берегов извилистой реки.

От праздной клеветы и злобы черни светской,

В тот вечер наконец мы были далеко,

И смело ты могла с доверчивостью детской

Себя высказывать свободно и легко,

И голос твой пророческий был сладок,

Так много в нем дрожало тайных слез,

И мне пленительным казался беспорядок

Одежды траурной и светло-русых кос.

Но грудь моя тоской невольною сжималась,

Я в глубину глядел, где тысячи корней

Болотных трав невидимо сплеталось,

Подобно тысяче живых зеленых змей.

И мир иной мелькал передо мною,

Не тот прекрасный мир, в котором ты жила...

И жизнь казалась мне суровой глубиною

С поверхностью, которая светла {7}.

Спутница поэта в ту минуту - кто бы она ни была и как бы ее ни звали являлась верным прообразом его поэтической деятельности. "Пленительным беспорядком" отличаются его произведения; есть и в них земной траур по мирскому злу и горю, но голова его музы сияет золотистым отражением небесного света; и в ее голосе смешиваются тайные слезы переживаемого горя с пророческою сладостью лучших надежд; чувствительная - быть может даже слишком - к праздности злобе светской, она стремится уйти туда, где за колючими вершинами земли сияет золото вечер

160

них облаков, и там высказывается свободно и легко, с доверчивостью детской.

Полонский, как все истинные поэты и мыслители, ясно видит противоположность между тем прекрасным и светлым миром, в котором живет его муза, и тою суровою и темною глубиною жизни, где сплетаются болотные растения своими змеиными корнями. Но как же он относится к этой общей и основной противоположности,- в чем особенность его миросозерцания? Для сравнения возьмем двух наиболее родственных ему лириков - Тютчева и Фета.

Тютчев, который глубже других поэтов чувствовал и ярче выражал и темную основу всякой жизни, и светлый покров, наброшенный на нее богами, примирял эту коренную противоположность чисто религиозным упованием на окончательную победу светлого начала в Христе и в будущем христианском царстве. Фет, на которого тьма и тяжесть бытия действовала более своею житейскою стороною, обращенною к практической воле, не думал ни о каком примирении или разрешении, а просто _уходил_ в дрожащие напевы своей поэзии (его собственные слова: "...и отчего в дрожащие напевы я уходил, и ты за мной уйдешь...") {8}. Для Фета между двумя мирами нет ничего общего, они исключают друг друга, и если жить и действовать приходится в мире практической воли, себя пожирающей, то петь и творить можно, только совсем забывая об этом злом мире, решительно повертываясь к нему спиной и уходя в область чистого созерцания.

Полонский не остается при этой двойственности и разобщенности; не отворачиваясь безнадежно от темной жизни, не уходя всецело в мир чисто поэтических созерцаний и ощущений, он ищет между этими двумя областями примирения и находит его в той идее, которая уже давно носилась в воздухе, но вдохновляла более мыслителей и общественных деятелей, нежели поэтов. У Полонского она сливается с его поэзией, входя более или менее явно в его художественное настроение. Это идея _совершенствования_, или прогресса.

Над жизнью земного человека наш поэт не ставит, подобно переводчику Шопенгауэра {9}, надпись из дантовского ада; для него эта жизнь не ад, а только _чистилище_, она возбуждает в нем печаль, но не безнадежность. Хотя он не видит в истории тех ясных идеалов, в которые верил Тютчев, но она не есть для него, как для Фета, только торжище развратной толпы, буйной от хмеля преступлений,- он слышит в ней глагол, в пустыне вопиющий, неумолкаемо зовущий:

161

О подними свое чело!

Не верь тяжелым сновиденьям

...............................

Чтоб жизнь была тебе понятна,

Иди _вперед_ и невозвратно

..........................

Туда, где впереди так много