Ульрика Майнхоф - От протеста к сопротивлению Из литературного наследия городской партизанки

Разрыв с нацизмом не может быть низведен до уровня детской игры в песочнице. Это касается и молодежи, и старшего поколения. Разрыв с нацизмом может быть только полным как во внутренней, так и во внешней политике — и выглядеть он должен так: свобода для политической оппозиции, отказ от репрессий, суверенитет народа; мирные договоры со всеми прежними врагами, мирное сосуществование вместо войны, переговоры вместо гонки вооружений.

Как мы спрашивали своих родителей о Гитлере, так однажды наши дети спросят нас о Штраусе [79] Из–за этой фразы Ф.-Й. Штраус подал на У. Майнхоф в марте 1962 г. в суд, обвинив ее в «печатном оскорблении федерального министра обороны». Однако Гамбургский городской суд отказался признать иск обоснованным. .

«Конкрет», 1961, №10

20 июля мы все сливаемся в трогательном единстве. Противники ядерного оружия — со сторонниками гонки ядерных вооружений, генеральный инспектор бундесвера — с призывниками, профсоюзы — с федеральным правительством, «Франкфуртер альгемайне» — с нами. Событие 20 июля 1944 года было столь значительным, а его исход — столь трагичным, что никто не рискует пока пытаться нажить на нем политический капиталец, принося традицию в жертву торгашескому духу мелочных сиюминутных политических споров.

Так памятная дата 20 июля стала днем согласия и примирения. Мы все чувствуем себя в этот день (любимая формулировка бульварной прессы) как–то лучше и серьезней, нас обволакивает запах духов «Ванитас» и под коктейль «Мамие» стихают дискуссии о миникини [81] Злой сарказм У. Майнхоф: миникини — это, с одной стороны, купальник ультрабикини, прикрывавший фактически только соски и промежность (в 60–е гг. воспринимался консервативной частью публики как «аморальный»), с другой — мелодия модной в ГДР группы Хорста Крюгера и Петера Мампе; «Мампе» — с одной стороны, винный коктейль (изобретен в Чили), популярный в 40–х — начале 60–х гг., с другой, «Мампе–коктейль» — это название попурри, исполнявшихся группой Крюгера—Мампе. У. Майнхоф хочет сказать, что западногерманский истеблишмент 20 июля делает вид, что готов на один день забыть свои разногласия с восточными немцами. .

В этом единении всё — правда и всё — неправда. Реальный фундамент для единства был заложен событиями 20 июля 1944 года. В тот день офицеры перешли от слов к делу, приняв законы и правила борьбы антигитлеровского Сопротивления. Их действия оказались ярче и внушительнее, чем все, что было сделано [в Сопротивлении] коммунистами, социал–демократами, профсоюзными активистами, христианами и студентами. Эти офицеры поступили так, как никогда до того не поступали представители правящей касты — выступили на защиту интересов всего народа. Эти закосневшие в своем консерватизме политики, аристократы и высшие военные чины попытались совершить то, что было недостижимой целью левых: уничтожить нацизм, закончить войну, восстановить правовое государство. Это абсолютное совпадение интересов тончайшего слоя облеченных огромной властью людей, с одной стороны, и всего немецкого народа — с другой (чего на Востоке упорно не желают признавать в своих оценках 20 июля 1944 года [82] У. Майнхоф не права. В странах Восточного блока сложилась традиция разделять в заговоре 20 июля 1944 г. действия военноаристократической верхушки, опасавшейся, что крах III Рейха обернется и, крахом их классовых интересов, и офицеров, группироравшихся вокруг подполковника К. Шенка фон Штауффенберга (который и взорвал бомбу в ставке Гитлеру), которые действительно преодолели узкоклассовые интересы (см., например: Коваль B. C. Правда о заговоре против Гитлера 20 июля 1944 г. Киев, 1961; Мельников Д. С. Заговор 20 июля 1944 года в Германии. Легенды и действительность. М., 1962; Финкер К. Затвор 20 июля 1944 года. Дело полковника Штауффенберга. М., 1976). ), и есть то, что объединяет всех, кто на Западе празднует день 20 июля.

Но если мы внимательно посмотрим на нас сегодняшних — на противников атомной бомбы и сторонников ядерного вооружения, на генерального инспектора бундесвера и на призывников, на профсоюзных активистов и на федеральное правительство — нам станет ясно, что с этим трогательным согласием и примирением что–то не так. Налицо раздор и разлад, а вовсе не умильная сентиментальность. Как только начинается лицемерная трепотня о «восставшей совести», наши мнения расходятся. Тот, кто твердит нам о «совести», как о причине заговора 20 июля (такие, например, персонажи, как Треттнер, Любке, фон Хассель [83] Генерал бундесвера (доросший до поста генерального инспектора бундесвера) Хайнц Треттнер в III Рейхе был генералом вермахта и одним из командиров Легиона «Кондор», бомбившего Испанию. Уве фон Хассель (представитель ХДС) в течение многих лет был министром обороны ФРГ. О Любке см. ст. «Игра в демократию». и вообще федеральное правительство), — тот, стремясь оправдать всех не присоединившихся [к Сопротивлению], не боровшихся, не возмутившихся, просто прячется за бастионы бессознательного, апеллируя к эмоциям. Но не требовалось ни какой–то особенной чувствительности, ни исключительной совестливости, чтобы перед лицом истребления миллионов евреев, преступлений войны и ужасов нацистской диктатуры стать в ряды заговорщиков. Преступления нацизма против человечества заставили мужчин и женщин начать восстание 20 июля 1944 года. Те самые преступления, которые продолжают жить и сегодня — в лице процветающих и вовсе не отправленных в отставку нацистских судей, в лице государственного секретаря федерального министерства развития Виалона, который во времена нацизма был главой финансового управления Рейхскомиссариата Остланд в Риге и заведовал конфискацией и реализацией еврейского имущества. Это именно его отставки добивались социалистически и либерально настроенные студенты в [Западном] Берлине в двадцатую годовщину 20 июля. Что–то тех, кто твердит нам о «совести», совесть не мучила, когда они назначали этого человека на его должность! Их совесть молчит, когда они снова, как при нацизме, преследуют коммунистов, а некоммунистов подозревают как «коммунистических попутчиков». Их совесть молчит, когда они планируют ликвидацию основных гражданских прав [84] Речь идет о Законе о чрезвычайном положении. и мечтают вооружить бундесвер ядерным оружием. Ядерное оружие для армии, которой не хватает дисциплинированности даже для того, чтобы строго придерживаться собственных правил внутреннего распорядка, в которой фюреры и унтерфюреры [85] Т. е. генералы и офицеры. не способны в мирное время избежать жертв во время обычных марш–бросков? И это те, кто до смерти загоняет новобранцев в 30–градусную жару, смогут — в случае серьезной опасности — умеренно, гуманно и ответственно распорядиться ядерным оружием? Как раз на этом месте болтовня о «совести» превращается в молчание, покрывающее преступления.