А Старцев - Трилогия Уильяма Фолкнера

Таким образом, критика "сноупсовщикы" у двух главных противников Флема, при всей их ненависти к нему, безусловной личной честности и доброй воле, не затрагивает основ "сноупсовщины", не сулит победы.

Однако сам Фолкнер слишком далеко зашел в своей борьбе со "сноупсовщиной", чтобы остаться на позиции своих героев. Он делает следующий шаг и апеллирует к тем противникам "сноупсовщины", которые усматривают его основы в господствующих экономических и социальных отношениях и требуют коренной перестройки этих отношений с тем, чтобы раз и навсегда исключить "сноупсовщину" из жизни общества. Рождение темы коммунистов в трилогии Фолкнера является в этом смысле вполне закономерным.

Фолкнер не может не признать, что взгляды и убеждения Линды и ее мужа полностью и до конца противостоят "сноупсовщине". В Джефферсоне Линда и два финских рабочих-иммигранта ведут беседу "о надежде, о светлом будущем, о мечте: навеки освободить человека от трагедии его жизни, навсегда избавить его от болезней, от голода и несправедливости, создать человеческие условия существования". Отзывы Маллисона о Линде, о ее муже Бартоне Коле, об их коммунистических воззрениях выдержаны в обычной для него, несколько насмешливой манере, но сквозь весь его скептицизм и иронию чувствуется непритворное уважение, которое внушает ему самоотверженность и твердость этих людей. "Она упоминала о войне лишь вскользь, - говорит Маллисон, передавая рассказ Линды об Испании, - не так, словно войны не было, но как будто их вовсе и не побили. А ведь многие, например, Коль, были убиты, другим оторвало к чертям руки и ноги и повредило барабанные перепонки, как ей самой, а скольких разбросало по свету, и очень скоро их объявят вне закона, ФБР начнет их преследовать, уж не говоря о том, что их будут донимать и допекать добровольные охотники... и все-таки их, как видно, не побили и они ничего не проиграли". Бартон Коль был, по его же словам, "не просто передовым человеком, а куда больше". В. К. Рэтлиф, передавая свое впечатление от Бартона Коля, говорит, что "было видно, что он ни на какие сделки не пойдет".

Агент ФБР, приехавший из Вашингтона, чтобы разведать о "подрывной деятельности" Линды, обращается за содействием к Стивенсу как к "гражданину и патриоту". Стивене угадывает, что тот намерен использовать его близость к Линде, чтобы выманить у нее интересующие ФБР сведения об американских коммунистах.

"Он вынул небольшую книжечку, открыл ее, она была разграфлена не только по дням, но и по часам:

- Она и ее муж были в Испании шесть месяцев и двадцать девять дней, воевали в республиканской, то есть коммунистической армии, пока его не убили в бою... Перед этим она семь лет жила в Нью-Йорке в гражданском браке... со всем известным зарегистрированным членом коммунистической партии и близким соратником других известных членов коммунистической партии...

- Так, - сказал я. - Дальше?

Он закрыл записную книжку, положил ее в карман и снова посмотрел на меня совершенно спокойно, совершенно равнодушно, словно пространство между нами было линзой микроскопа.

- Значит, она знала людей не только в Испании, но и тут, в Соединенных Штатах, людей, которые пока что неизвестны даже нам - членов компартии и агентов, важных людей...

- Все ясно, - сказал я. - Вы предлагаете мену. Вы ей гарантируете неприкосновенность в обмен на список имен... А есть у вас какой-нибудь ордер?

- Нет, - сказал он. Я встал.

- Тогда прощайте, сэр! - Но он не двинулся с места.

- Значит, вы ей не станете советовать?

- Нет, не стану, - сказал я...

- Надеюсь, вам не придется пожалеть об этом, мистер Стивенс.

- Прощайте, сэр! - сказал я".

В этом знаменательном эпизоде Фолкнер проводит границу, отделяющую близких ему героев романа от "сноупсовщины" в широком, не только экономическом, но и политическом значении, от американской реакции и антикоммунизма. Некоторое разочарование Фолкнера в Стивенсе и Рэтлифе, как борцах со "сноупсовщиной", сказывается, между прочим, в невеселой самокритической эпиграмме Стивенса: "гуманист - это, кажется, эвфемизм для слова трус". Однако, оберегая подлинно гуманистические мотивы, с которыми связаны в его творчестве и Стивене и Рэтлиф, Фолкнер делает их обоих верными друзьями Линды, отдающими ей все свое восхищение, любовь, преданность.

В целом деятельность Линды, как коммунистки, мало освещена у Фолкнера, да, пожалуй, подобная задача и не в его силах. Он даже как бы нарочно отодвигает ее от себя, ассоциируя образ Линды с теми специфически "фолкнеровскими" горькими и смутными мотивами, которые французский критик, писавший о Фолкнере, однажды определил как "поэзию непоправимого". Важно и примечательно другое. Фолкнер, человек и писатель весьма чуждый коммунизму, не только окружает эту американскую коммунистку всем светом романтического поклонения, которым располагает как художник, но и отдаст дань признания и уважения ее идеям.