Вера Мильчина - Париж в 1814-1848 годах. Повседневная жизнь

В течение апреля основной силой, поддерживавшей порядок в городе, стала парижская национальная гвардия под командованием генерала Дессоля. Он воевал в составе армии Наполеона в Испании и в России, но с осени 1812 года был в отставке и не принадлежал к ревностным сторонникам императора (во время Ста дней, когда Наполеон возвратится с Эльбы, Дессоль на его сторону не перешел). Численность парижской национальной гвардии после 31 марта выросла почти в три раза (до 35 тысяч), и ежедневно в городе дежурили от 3 до 5 тысяч гвардейцев, которые по очереди стояли в карауле перед общественными зданиями, наблюдая за порядком в городе. В состав этих патрулей входили также русские и прусские гвардейцы, австрийские гренадеры, но французам было дано право брать под арест провинившихся иностранных солдат.

Площадь Людовика XV. Худ. О. Пюжен, 1831

Единственным зданием, которое охраняли только русские гвардейцы Преображенского полка, был особняк Талейрана на углу улицы Сен-Флорантена и площади Людовика XV, где разместился император Александр I. Вызывая всеобщий восторг, русский царь каждое утро и каждый вечер пешком направлялся по краю площади в православную часовню, временно устроенную для него в здании морского министерства.

У иностранцев-победителей сразу обнаружилось множество сторонников не только среди простого народа, но и среди бывших приближенных Наполеона, еще недавно казавшихся его верными почитателями. Но были и стойкие бонапартисты, возмущенные тем, что Париж стал «казачьим лагерем». У большинства же парижских жителей появление союзных войск вызывало лишь любопытство и желание поглазеть на незнакомые мундиры, в особенности – на экзотических казаков.

Парижские роялисты, мечтавшие о возвращении Бурбонов на престол, подошли к делу практически и стали принимать меры для воплощения своей мечты в жизнь. Уже 31 марта они начали раздавать прохожим белые кокарды и белые флаги, усыпанные королевскими лилиями, крича: «Да здравствует Людовик XVIII! Да здравствуют Бурбоны!» К русскому императору была направлена делегация с просьбой о восстановлении во Франции династии Бурбонов.

1 апреля в Опере, располагавшейся в ту пору на улице Ришелье (в зале Монтансье), в присутствии русского императора и прусского короля было дано представление оперы Спонтини «Весталка», которое превратилось во всеобщее изъявление монархических чувств. О том, как это происходило, можно судить по рассказу русского офицера И.С. Жиркевича:

«Государь и прусский король появились в бельэтаже, в средней ложе. Государь был в кавалергардском вицмундире и с андреевской звездой. Восторг и восхищение публики были до такой степени велики, что нет возможности даже и передать наглядно; все, кто был в театре, поднялись как один человек, все взоры устремились на среднюю ложу; махали всем, что было под рукой: платками, шляпами; из тех лож, из которых не вполне было видно государя, дамы, мужчины становились на балюстрады или свешивались чрез них, так что становилось страшно, ожидая каждое мгновение, что вот-вот да и упадет кто-нибудь! Неумолкаемый крик и возгласы приветствий продолжались более получаса и государь беспрестанно раскланивался на все стороны и едва переставал кланяться и показывал вид, что садится, раздавались вновь крики: “Vive Alexandre! Vive Alexandre!” и государь подходил опять к барьеру и кланялся. Прусского короля никто не замечал, в ложе он или нет. Оркестр несколько раз начинал увертюру и несколько раз принужден был останавливаться. Наконец, около четверти десятого, волнение поутихло; в креслах и в партере все стояли спиной к сцене, а лицом к государевой ложе. Увертюра окончилась, и только с началом самой оперы устроился настоящий порядок в местах».

В начале апреля в городе стали распространяться антинаполеоновские прокламации. В одной из них, подписанной Муниципальным советом по инициативе одного из его членов, адвоката Беллара, Наполеон обвинялся во всех бедах Франции, начиная от непомерно больших налогов, тяжелого положения промышленности и торговли и кончая многочисленными человеческими потерями. Эту прокламацию, напечатанную 2 апреля в газете «Журналь де Деба», расклеивали на стенах и распространяли в городе, а 5 апреля в продажу поступил памфлет Шатобриана, написанный еще до свержения Наполеона. Опасаясь обысков, писатель на ночь прятал его у себя под подушкой, кладя у изголовья два пистолета, а днем жена Шатобриана носила рукопись у себя на груди. Памфлет носил название «О Буонапарте и Бурбонах и о необходимости поддержать наших законных государей ради благоденствия Франции и всей Европы». Уже само именование императора Наполеона на итальянский манер («Буонапарте») указывало на то, что автор брошюры видит в нем не законного правителя Франции, а узурпатора, «лжеисполина». Брошюра имела ошеломляющий успех, и за два месяца было продано 16 000 ее экземпляров. Мнение знаменитого писателя, чей авторитет был велик во всей цивилизованной Европе, существенно повлияло на решение союзных монархов относительно будущего Франции.