Вера Мильчина - Париж в 1814-1848 годах. Повседневная жизнь

Возвращение к старым порядкам происходило во всех сферах: на улицах Парижа появились религиозные процессии, в храмах проходили многочисленные заупокойные службы в память казненных членов королевской фамилии и их верных слуг. Кульминацией всех мероприятий такого рода стало перенесение в усыпальницу французских королей в Сен-Дени останков Людовика XVI и Марии-Антуанетты, которое состоялось 21 января 1815 года, в годовщину казни короля. С 1815 по 1832 год этот день во Франции был днем траура, и только в 1833 году власти Июльской монархии траур отменили.

А в 1815 году, холодным и мрачным зимним днем, погребальная колесница с царственными останками, которую сопровождал пышный кортеж, с трудом продвигалась по узким улицам Парижа. В какой-то момент украшения колесницы зацепились за веревку, на которой висел уличный фонарь. В эту минуту из толпы раздался тот крик, который слишком часто слышался на парижских улицах 25 лет тому назад, во время Революции: «На фонарь!» Иначе говоря, власти хотели напомнить о революционных событиях, чтобы пробудить в народе скорбь и раскаяние, а разбудили совсем иные чувства.

Вообще Париж в начале Первой Реставрации представлял собой смешение стилей и этикетов разных эпох, выразительно описанное Шатобрианом:

«Маршалы Империи сделались маршалами Франции; с мундирами наполеоновской гвардии смешались мундиры лейб-гвардейцев короля и “красной” королевской гвардии, сшитые точно по старинным образцам; герцог де Муши, сроду не подходивший к пушке, шествовал к обедне бок о бок с израненным в боях маршалом Удино; замок Тюильри, имевший при Наполеоне вид столь опрятный и военный, наполнился вместо запаха пороха ароматами изысканных яств. <���…> Свобода, составлявшая сущность этой эпохи, позволяла уживаться вещам, на первый взгляд совершенно несовместимым; но не всякий умел узнать эту свободу в одеждах древней монархии и имперского деспотизма. К тому же почти никто не знал толком конституционного языка; роялисты допускали грубейшие ошибки, рассуждая о Хартии; сторонники Империи разбирались в ней и того меньше; члены Конвента, успевшие при Наполеоне стать графами, баронами и сенаторами, а при Людовике XVIII – пэрами, то припоминали полузабытый республиканский диалект, то прибегали к изученному ими до тонкости языку абсолютизма».

Первоначальная эйфория, порожденная возвращением Бурбонов, постепенно сменялась разочарованием, одной из причин которого была неуклюжая экономическая политика новых властей. Ступив на французскую землю, королевский брат граф д’Артуа и его сын герцог Ангулемский пообещали французам отменить введенные при Наполеоне обременительные налоги на продукты питания (droits réunis). Но вскоре выяснилось, что утрата 86 миллионов, которые эти налоги приносили казне, причинила бы государственному бюджету слишком большой ущерб. Поэтому власти по-прежнему продолжили взимать те же налоги, хотя и под другим названием (contributions indirectes). Благодаря этому казна не лишилась прибыли, но репутация королевской власти в глазах народа сильно пострадала.

Кроме того, престиж этой власти подрывали и нападки прессы, которая после жесткого цензурного контроля при Империи вдруг ощутила себя свободной. Атаки исходили из лагеря бонапартистов, органом которых была сатирическая газета «Желтый карлик»; ее издатели изобрели два сообщества: «Орден гасильников» и «Орден флюгеров» (или, как выражались в те времена в России, «флюгарок»). В первый торжественно зачислялись все ретрограды и фанатичные защитники старых порядков (поскольку они «гасили» просвещение, их уподобляли гасильнику – колпачку для гашения ламп и свечей), во второй – перебежчики, которые до апреля 1814 года были верными слугами императора, а после его падения стали так же преданно служить Бурбонам. События 1815 года – возвращение Наполеона в Париж и его новое изгнание – существенно пополнили число «флюгарок», обширный список которых был опубликован в вышедших в 1815 году «Словаре флюгеров» и «Альманахе флюгеров».

Оппозиционные настроения были особенно сильны среди бывших военных, так как в июне 1814 года 500-тысячную армию сократили более чем вдвое: около 300 000 человек были распущены по домам. Тех офицеров, которых нельзя было отправить в отставку, перевели в запас на половинное жалованье; таких «резервистов» набралось почти 12 тысяч человек. Эти бывшие военные, оставшиеся без дела, с утра до вечера сидели в кафе и проклинали новые порядки, причем всегда находились люди, готовые сочувственно их слушать.