Захар Прилепин: Не чужая смута. Один день – один год (сборник)

Из-под земли руки до вас дотянутся, упыри. Танцевать будете от ужаса.

Обнародовано письмо наследников Белой эмиграции.

Они пишут: «Перед лицом обострения напряжённости, как в Донбассе, так и в международных отношениях, напрашивается вывод: агрессивная враждебность, разворачивающаяся ныне против России, лишена всякой рациональности. Политика двойных стандартов зашкаливает. Россия обвиняется во всех преступлениях, без доказательств она априорно объявляется виновной, в то время как к другим странам проявляется поразительная снисходительность…»

Какие там фамилии! Капнист, Колчак, Баратянский, Милорадович, Пушкин, Шереметев…

Галдят: Россия изгой, Россия изгой. Да плевать, что изгой.

Зато впервые после 1941–1945 гг. Россия Белая и Россия Красная, Россия прошлая и Россия, даст бог, будущая — встретились.

Моя, мягко говоря, любимая российская журналистка много раз сетовала на то, что большевики изгнали аристократию и она вынуждена жить среди «генетического отребья».

И тут такая незадача: генетическое отребье и патентованные аристократы, наконец, сошлись во взглядах и убеждениях.

Потому что, простите, они, сколько бы в них кровей ни смешалось, — русские люди. Где бы они ни жили.

На выезде из Луганской республики российский пограничник просит меня открыть дверь и багажник.

— Оружие там оставил? — спрашивает меня.

— Там, — автоматически отвечаю я.

— Ну и молодец, — обыденно говорит пограничник. — Закрывай двери.

За полгода через Новороссию прошло как минимум сорок тысяч ополченцев из России (включая всевозможных социальных работников, добровольцев медслужб и т. д.).

С одной стороны — цифра огромная, с другой — в масштабах страны не столь уж заметная. Маленький городок, целиком.

Впрочем, таких людей много не бывает никогда.

Даже казачьи походы в Персию «за зипунами» или в Османскую империю собирали ватаги в сотню-другую-третью казаков (казачество быстро обрастало мясом и на войну не торопилось) — и там эти мобильные бригады ухитрялись захватывать целые города и даже облагать данью правителей крупнейших азиатских государств.

Если идти дальше вглубь истории — то можно вспомнить конкистадоров, которых поначалу едва набиралось, чтоб хватило на команду, — однако эти времена считаются эпохой небывалой пассионарности в истории Испании или Португалии.

Наконец, пресловутые викинги были вопиющим меньшинством в скандинавских обществах той поры — а шороху эти свирепые люди на лодках наводили такого, что крупнейшие государства и княжества Европы не знали, куда прятаться. Да что там — они до Америки доплыли раньше Колумба… Сегодня эти глухие времена вспоминаются где-нибудь, скажем, в Норвегии, как недосягаемые и мифические, — таких персонажей в приличном обществе не сыщешь.

И первые, и вторые, и третьи были, как сегодня бы сказали, разбойниками и террористами.

(«Посмотрите на Моторолу, по-моему, он не умеет разговаривать», — отвечали тут мне. Зато вы отлично умеете разговаривать. Собственно, это всё, что вы умеете.)

Теперь об этих разбойниках и террористах написаны тонны книг, на них паразитирует бизнес и кинематограф всего мира, и «цивилизованные люди» с лёгким трепетом в поджилках наблюдают больших и свирепых людей на широких экранах. Их доверяют играть лучшим национальным актёрам — чтоб они правильно воплотили лучшие национальные черты.

К чему ведём: Россия переживает времена мощнейшего пассионарного всплеска. Нам не нужно подыскивать актёров, чтоб «красиво изобразили», — мы вполне можем на них посмотреть своими глазами.

К тому же важно учесть: подавляющее большинство из сорока тысяч поехали туда за просто так — вообще без «отпускного пособия», без минимальной жажды и возможности наживы — в отличие от казаков, конкистадоров и викингов: движимые, как правило, исключительно идейной мотивацией.

Все мы живём в необычные времена. Про такие времена потом дети в книжках читают и думают: ах, если б это было при мне!

Это при тебе, сынок, это сейчас.

Сны мне снятся не иллюстрированные, а из слов. Там ничего не происходит.

Всё уже произошло.

Слово собирается, как влага.

Иногда бывает музыка во сне — я просыпаюсь, некоторое время её пою, а потом она пропадает.

А здесь приснилась целая молитва, я поторопился записать, но тоже расплескал всё по пути — во сне молитва была разноцветная и тёплая.