Дмитрий Быков: Непрощенная Ахматова

Чтение лекций об Анне Ахматовой могло бы растянуться на полноценный годовой курс в университете. Я же хочу сообщить о некоторых вещах, которые мне представляются наиболее актуальными.

Практически вся русская литература, включая ХХ век – и, может быть, особенно ХХ век в силу его советскости и выделенности из всех контекстов – русская литература от нас отошла, как отходит берег, как отходит льдина. Ахматовой в этом смысле повезло. Она вызывает очень сильную злобу. А злоба – самая живая эмоция. Непрощенность Ахматовой оказывается залогом ее бессмертия.

Наши чувства к Ахматовой – это невероятная смесь обожания, вожделения, зависти и раздражения. Такой смесью ни один автор ХХ века похвастаться не может. Во-первых, потому что большинство авторов ХХ века – это все-таки мужчины, по идее не способные вызывать столь сильного животного вожделения у большинства читателей. А вторая причина, видимо, заключается в том, что Ахматова с необычайной, фантастической полнотой воплотила один конкретный женский тип – тип самый желанный и, вследствие этого, самый невыносимый и самый непростительный. Вот об этом женском типе имеет смысл разговаривать.

Как мы знаем, бо́льшая часть лирики у поэтов начинается либо со слова «я», либо со слова «ты»… А вот Ахматова дает нам очень интересную статистику: в самом полном ее собрании 58 стихотворений начинаются на «я», 25 – на «ты» и 46 – на «не», а это очень принципиально. «НЕ», которое говорится миру, «НЕ», пришедшее во многом, я думаю, стихийно, интуитивно.Ахматова – единственный русский лирик, у которого в стихах в самом начале, в первой же строке такое количество отрицаний, такое жгучее неприятие мира, неприятие партнерства, неприятие возможных отношений. Ахматова – гений отказа, причем отказа высоколитературного.

Уже довольно рано, в первый период творчества, после первых трех своих литературных шедевров, первых трех книг, «Четок», «Вечера» и «Подорожника», она удостоилась удивительно характерных, удивительно точных отзывов от разных людей. Отзывы сводились к тому, что Ахматова воплощает собой двойственный тип святой блудницы или святой грешницы. Тип, который, строго говоря, она в русской литературе первая воплотила и первая культивировала.

Это высокое бесстыдство – способность ввести прозаические детали в любовный контекст, разумеется, роднит Ахматову напрямую с русской классикой. И отсюда же типаж героини Достоевского – святой блудницы, вечно кающейся, от имени которой Ахматова впервые и заговорила. Чехов этот литературный тип ненавидел за пошлость – и вообще очень не любил всякого рода пошлость. Может быть, поэтому Ахматова так горячо не любила самого Чехова. Он видел явную моветонность этого литературного типа, но мы прощаем моветонность за литературный результат. Ведь дело в том, что это только у таланта хорошие отношения со вкусом. Гений – это почти всегда безвкусица, поскольку это выход за все границы.

Ахматова говорила о стихах пастернаковского «Второго рождения»: «Это недостаточно бесстыдно, чтобы быть поэзией»– вот это вообще гениальная формула. Стихи Ахматовой бесстыдны ровно настолько, чтобы быть поэзией. С первых же опубликованных стихов она с невероятной откровенностью допускает читателя не просто в свой внутренний мир, но в свой будуар. Более того, это первый в России после Некрасова поэт с отрицательным протагонистом. Нет такой гадости, которую Ахматова не могла бы о себе сказать. В Ахматовой есть эта готовность признать себя последней, никогда не настаивать на своей правоте. Скажу больше, именно в том и святость, что Ахматова с самого начала признает себя последней грешницей, достойной всего, что произойдет потом с ней и с ее поколением. В этом есть какое-то высочайшее мужество – настаивать на своей вине и греховности так же яростно, как обычно настаивают на своей правоте и святости.

Почему это делается? Потому что первая, самая ранняя, изначальная лирическая тема Ахматовой – это греховность поэта, несчастность поэта, изгойство поэта, его обреченность. Именно за это вы все и будете нас любить, вот именно в этом наша святость и наша победа.

Этот гениальный перевертыш и стал, собственно говоря, ахматовской лирической темой.

В ахматовских стихах женская душа закричала, завизжала, зарычала о самом страшном – о бесконечной зависимости, о чувстве оскорбления, о том, как всегда мучительно-неожиданна измена. О том, как неизбывна обида и о том, как бесполезна месть – потому что тот, кому мстим, давно исчез. Эти чувства, абсолютно бесстыдные и жалкие, у Ахматовой были впервые возведены в ранг триумфальных. И именно этого-то мы ей не можем простить.