Array Сборник статей - Отечественная война 1812 года. Неизвестные и малоизвестные факты

…23-го герцог Тревизский взорвал Кремль и оставил Москву [20].

С вечера 19 октября, по приказу Наполеона, я оставил Москву в качестве командира охраны эвакуированных из города казны и имущества интендантской штаб-квартиры. Я увозил с собой трофеи из Кремля: крест с колокольни Ивана Великого; многочисленные украшения для коронации императоров; все знамена, взятые русскими войсками у турок на протяжении целого века; украшенное драгоценными камнями изображение Богородицы, подаренное в 1740 году императрицей Анне Иоанновне Москве в память о победах против поляков и о взятии Данцига в 1733 году [21]. В казне находились серебро в монетах и переплавленные в слитки серебряные предметы, найденные в огромном количестве в сожженной Москве.

Сопровождая казну и трофеи, я двигался вдоль растянувшихся на 15 лье (66 км) обозов нашей армии, груженных бесполезной поклажей. Французы, мужчины и женщины, проживавшие до войны в Москве, были для наших войск тяжелым бременем: мало кто пережил из них отступление из Москвы.

Изучение партизанских действий во время Отечественной войны 1812 года осложняется одним существенным обстоятельством – отсутствием сведений с противоборствующей стороны. Это затрудняет верификацию показаний партизанских командиров, которые имели привычку преувеличивать свои подвиги и несусветно завышать потери «супостатов», благо что это было почти невозможно проверить. Скрупулезно исследуя данный предмет, мы обнаружили несколько показаний воинов Великой армии, которым пришлось столкнуться с российскими партизанами. Использование их сообщений позволяет создать более объективную и « многоцветную » картину партизанской войны.

Мнения современников о бесстрашном партизане А. С. Фигнере были противоречивыми. Его сослуживцы И. Т. Радожицкий и К. А. Бискупский, а также М. И. Кутузов и А. П. Ермолов весьма высоко отзывались о его деяниях и моральных качествах. Но другие мемуаристы, П. X. Грабе, H. Н. Муравьев, Д. В. Давыдов и К. Мартенс говорили о его жестокосердии и бесчеловечном обращении с пленными. Не беря на себя смелость a priori судить о справедливости тех или иных суждений, полагаем, что деятельность Фигнера должна быть сначала изучена по источникам. Обратимся к первым шагам Фигнера на партизанском поприще.

H. Н. Муравьев рассказывал: «Когда войска наши выступали из Москвы, Ермолов ехал мимо роты Фигнера, который… просил позволения ехать переодетым в Москву, чтобы убить Наполеона. Ермолов приказал ему ехать с ним в главную квартиру и просил Кутузова позволить этому отчаянному человеку ехать в Москву».

Сам Ермолов вспоминал, как «вскоре после оставления Москвы, докладывал я князю Кутузову, что артиллерии капитан Фигнер предлагал доставить сведения о состоянии французской армии в Москве; князь дал полное соизволение».

«Фигнер, – продолжает Муравьев, – переодевшись крестьянином, отправился в Москву поджигать город и доставил главнокомандующему занимательные известия о неприятеле; в доказательство же, что он действительно был в Москве, показал пачпорт, выданный ему французским начальством для свободного пропуска через заставу. В сем пачпорте он был назван cultivateur (земледельцем)». По словам Ермолова, «Фигнер достал себе французский билет как хлебопашец г. Вязьмы, возвращающийся на жительство». Когда он затем возвратился в Тарутинский лагерь, сослуживцы «тотчас заметили в наружности его перемену: он был с отрощенною бородкою, волосы на голове его были острижены в кружок, как у русского мужичка». Муравьев отыскивал себе проводника и, «увидев крестьянина, хотел взять его для расспроса, но крайне удивился, когда один из адъютантов подъехал к нему и стал с ним вежливо говорить. Крестьянин этот был… Фигнер». Фигнер поведал сослуживцам о своих похождениях в Москве, где он общался с неприятельскими офицерами, так как, по словам И. Т. Радожицкого, «он знал языки: немецкий, французский, итальянский, польский и молдаванский так же хорошо, как русский». Фигнер без труда мог общаться с неприятелями, в чем ему, по словам Д. В.Давыдова, «способствовали твердое знание и хороший выговор италианского языка, которому он выучился в Неаполе… На французском и немецком языке он говорил, но не весьма чисто».

Муравьев пишет, что Кутузов, поручил Фигнеру «отряд, состоящий из 100 или 200 гусар и казаков. Фигнер, узнав, что из Москвы выступало шесть неприятельских орудий, скрыл отряд свой в лесах, где оставил его два или три дня; сам же, возвратившись в Москву, втерся проводником к полковнику, шедшему с орудиями, при коих было еще несколько фур и экипажей под небольшим прикрытием. Фигнер повел их мимо леса, в котором была засада, и, подав условленный знак, поскакал к своим на французской лошади, данной ему полковником. Наша конница внезапно ударила на неприятельский обоз и все захватила в плен. Полковник сидел в то время в коляске и крайне удивился, увидев проводника своего предводителем отряда и объяснявшимся с ним на французском языке».