Ричард Докинз - Слепой часовщик. Как эволюция доказывает отсутствие замысла во Вселенной

Похожий вопрос беспокоил и некоторых из тех, кто изучает животных, защищающих себя от хищников с помощью так называемой мимикрии. Палочники похожи на веточки, и это спасает их от поедания птицами. Листовидки похожи на листья. Многие съедобные виды бабочек находят защиту в подражании невкусным или ядовитым видам. Подобные примеры производят куда большее впечатление, чем сходство облаков с хорьками. Во многих случаях они гораздо эффектнее, чем сходство “моих” насекомых с настоящими насекомыми. В конце концов, у настоящих шесть ног, а не восемь! Чтобы отточить детали, у естественного отбора было по меньшей мере в миллион раз больше поколений, чем у меня.

Мы используем для таких явлений слово “мимикрия”, то есть “имитация”, не потому, что думаем, будто животные осознанно чему-то подражают, а потому, что естественный отбор благоприятствовал тем особям, тела которых были приняты за что-то другое. Иными словами, предки палочников, непохожие на веточки, не оставляли потомства. Американский генетик немецкого происхождения Рихард Гольдшмидт был наиболее знаменитым представителем ученых, утверждающих, что ранняя эволюция такого подражания не могла поддерживаться естественным отбором. Как выразился Гульд, большой почитатель Гольдшмидта, по поводу насекомых, маскирующихся под экскременты, “какой прок в том, чтобы на 5 % быть похожим на какашку?” Во многом благодаря влиянию Гульда недавно вошло в моду говорить, что Гольдшмидт был недооценен при жизни и мог бы много чему поучить нас. Вот образец его рассуждений:

Форд ведет речь… о любой мутации, которая оказывается придающей “отдаленное сходство” с более защищенным видом, якобы она может увеличить преимущества, пусть даже и незначительно. Следует поинтересоваться: насколько отдаленным может быть такое сходство, чтобы обладать селективной ценностью? Действительно ли нам требуется исходить из допущения, будто птицы, обезьяны, а также богомолы являются столь тонкими наблюдателями (или что среди них встречаются очень умные экземпляры), чтобы заметить “отдаленное” сходство и испугаться его? По моему мнению, от нас хотят слишком многого.

Ступая по такой зыбкой почве, какая под ногами у Гольдшмидта, поневоле будешь искать утешения в сарказме. Тонкими наблюдателями? Очень умные экземпляры среди них? Можно подумать, будто птицы и обезьяны выиграют , будучи обмануты отдаленным сходством! Гольдшмидт имел больше оснований спросить: “Действительно ли нам требуется исходить из допущения, будто птицы и т. д. являются столь никудышными наблюдателями (или что среди них встречаются очень глупые экземпляры)?” Как бы то ни было, тут действительно имеется затруднение. Изначальное сходство предка палочников с веточкой должно было быть весьма слабым. Чтобы быть обманутой, птице следовало обладать чрезвычайно скверным зрением. Однако сходство современных палочников с веточками отличается изумительной точностью — вплоть до мельчайших подробностей “почек” и “листовых рубцов”. Зрение птиц, пищевая избирательность которых добавила к этому совершенству последние штрихи, должно было быть — по крайней мере в общей массе — исключительно острым . Их должно было быть невероятно трудно надуть, в противном случае наши насекомые не стали бы такими великолепными имитаторами — их обман оставался бы относительно грубым. Как же разрешить это явное противоречие?

Один из возможных способов — это предположить, что улучшение птичьего зрения происходило в тот же промежуток времени, что и эволюция маскировки у насекомых. Если выражаться несколько легкомысленно, то, возможно, предковому насекомому было достаточно пятипроцентного сходства с какашкой, чтобы обмануть предковую птицу с пятипроцентным зрением. Но это не тот ответ, который я хочу здесь дать. Дело в том, что, как мне думается, весь этот эволюционный процесс — от отдаленного сходства до почти полного совершенства в подражании — происходил многократно, в различных группах насекомых и за довольно короткие сроки на разных отрезках того продолжительного периода, когда птичье зрение было уже примерно таким же хорошим, как сейчас.

Ещe один способ разрешения данной дилеммы состоит в следующем. Возможно, каждый вид птиц и обезьян обладает плохим зрением и замечает лишь какой-то один аспект строения насекомого. Предположим, кто-то обращает внимание только на цвет, кто-то только на форму, кто-то только на текстуру поверхности, и т. д. Тогда насекомое, похожее на веточку только в каком-то одном отношении, сумеет обмануть один тип хищников, хотя и будет уязвимо для всех остальных. По мере того как эволюция движется вперед, в ассортименте у наших насекомых появляются все новые и новые черты сходства с веткой. Окончательная, совершенная во всех отношениях мимикрия была собрана воедино суммарным естественным отбором, обеспечиваемым разными видами хищников. Ни один из них не видит мимикрию полностью, на это способны только мы.