Алексей Баталов: 'Это горюшко не горе' (интервью)

Е.М.: Отличительная черта актерской профессии -- публичность. Вы не отказываете журналистам в интервью. И в то же время производите впечатление человека закрытого. Почему?

А.Б.: Может быть, потому что не выпиваю. У меня во время войны была страшная болезнь печени, даже маме меня из больницы отдали как безнадежного больного. Это она мне потом рассказала. Но я выжил, однако пить совсем не могу.

Я одно время пытался репетировать, но никакого удовольствия не получал. Это не мешало мне дружить с Юрой Никулиным, с Роланом Быковым, с которым целый год работали над "Шинелью", с Зямой Гердтом, Булатом Окуджавой.

А в нынешние крутые времена на тусовках, связанных с выпиванием, мне как-то неуютно. Тоска зеленая. Я там только всем мешаю, сижу как дурак ни к селу, ни к городу.

С другой стороны, на мне отражаются все наши российские катаклизмы. И когда что-то случается, у меня нет настроения, неохота из дому выходить, не говоря уж о том, чтобы острить и кого-то смешить. И наоборот, все личные праздники случаются как-то спонтанно, по будням.

Е.М.: Были ли случаи, когда вы отказывались от роли и потом жалели?

А.Б.: Не я жалел -- окружающие горевали. Например, я отказался играть Ленина. Потом эту роль исполнил Смоктуновский. Отказался читать "Малую землю". Коллеги только качали головами: дескать, ты не понимаешь, о чего отказываешься.

Е.М.: А в партию вам не предлагали вступить?

А.Б.: Конечно. Но я мало годился в законопослушные партийцы. Например, меня в свое время просили подписать письмо, в котором одобряли ввод наших войск в Чехословакию. Я отказался. Это отнюдь не была демонстрация инакомыслия. Просто не подписал, и все.

Е.М.: Почему после фильмов "Шинель", "Игрок" и "Три толстяка" вы больше не снимали как режиссер?

А.Б.: Фильм надо делать своей командой. А когда я переехал из Ленинграда в Москву, команда распалась.

Умер Урусевский, с которым мы вот-вот должны были приступить к съемкам новой ленты. Сценарий состоял из трех новелл, причем во всех главными героями выступали совсем молодые люди: один из маленького городочка на Волге, другой жил в степи на пастбище, третий -- в Ленинграде. Ни с кем другим снимать этот материал я не мог. Он был рассчитан на то, чтобы снимал Урусевский: все три новеллы требовали разного изображения, совсем особой среды, света, фактуры. Но -- не получилось...

Потом меня начали упрекать, что я отклоняюсь от генеральной линии: не ставлю фильмов о современниках. Хейфицу почему разрешили снять "Даму с собачкой"? Потому что это была награда, которую он заслужил лентами о советской действительности.

И я написал два сценария -- они и сейчас есть. Один -- по рассказу Володи Максимова, второй -- по Георгию Владимову. А так как оба эти писатели были к советской власти настроены весьма скептически, своих убеждений не скрывали и через некоторое время эмигрировали, ни о каких картинах не могло быть и речи.

Возвращаться же к режиссерской работе сейчас, в наши дни, я не рискну. Прав Никита Михалков: сегодня нужно делать картину современными средствами, современным языком. Это как дизайн автомобиля. Боюсь, сейчас я способен сконструировать только ретро-автомобиль.

Е.М.: Алексей Владимирович, вы больше двадцати лет преподаете во ВГИКе. Удается ли вам находить общий язык со студентами?

А.Б.: Это надо спросить у студентов. Во всяком случае, они мне очень многое дают. Мне кажется, что я их слышу и понимаю. Но тут я говорю о своих ощущениях. Понятен ли я студентам? Так-то, вообще, я, конечно, из секции динозавров.

Е.М.: Вы всю жизнь снимались с самыми яркими, интересными актрисами. Как вам удалось ни разу не дать повода для кривотолков?

А.Б.: Нас связывали прекрасные, высокие и светлые отношения. Это общение совсем на другом уровне. И потом, дело не во мне, а в них.

Е.М.: Ваши киногерои очень трепетно относились к женщинам. Это и ваша личная позиция?

А.Б.: Женщина способна на подвиг, который совсем недоступен мужчине. Она бывает счастлива, когда живет во имя кого-то -- своего мужа или ребенка. Она как личность может самореализоваться в том, что просто поможет жить другому человеку. Но если вы попробуете поставить на это место мужчину, его просто не станет как личности. Он не будет существовать.

В 1936 году Пикассо полюбил одну молодую особу. То, что он был увлечен по-настоящему, можно понять не только по письмам, но и по рисункам. Через пятнадцать лет они расстались. Пикассо женился на другой, а его бывшая подруга всю оставшуюся жизнь жила воспоминаниями об этой любви.