Борис Штерн: Лишь бы не было войны или Краткий курс соцреализма

Тут бы и сказке конец, да не тут-то было…

Тем же утром Максимильян Горькин взглянул на свой барометр, изменился в лице, заплакал, выпил натощак четвертушку водки и, нажимая на свое замечательное волжское «О», сказал сынишке Соцреализму, который уже пописывал в Пролеткульте стишки:

— Гляди, сынОк, стрелку сОвсем зашкалилО, — сказал Буревестник. — Буря, скоро грянет буря! Больно мне за нашу творческую интеллигенцию… А ты уж совсем большой, экой вымахал! Иди-ка ты, парень, в люди. Чую, недолго мне жить осталось — либо сам помру, либо врачи отравят, либо еще как-нибудь… Кто за меня напишет новую «Войну и мир» — ума не приложу. Оставляю тебе в наследство чистую амбарную книгу в десять тысяч страниц, ничего у меня больше нет, окромя единственного костюма и вышиванной тюбетейки. Вот тебе социальный заказ — напиши-ка ты в этой книге нашенскую, пролетарскую «Войну и мир». Попробуй. Чтоб, понимаешь, война — так уж настоящая, классовая война, а когда, понимаешь, мир — то чтоб настоящий мир, а не Брестский, похабный. Живи по «Правде», понял? Пиши правду, правду и только в «Правду». Компрене ву?

Предсказав, значит, плохую погоду и стихийные бедствия и оставив внебрачному сыну в наследство пустую амбарную книгу и литературные советы, популярный пролетарский писатель опять заплакал горькими слезами (очень уж любил плакать), выпил еще шкалик водки, разбил барометр и по настоянию своего лучшего друга экономиста Н.Ильина («Говно эта ваша творческая интеллигенция, — сказал ему экономист Н.Ильин, слушая „Аппосионату“. — Разбитое кривое зеркало революции, выброшенное на свалку Истории. Езжайте-ка, батенька, к себе на Капри, не плачьте и не путайтесь под ногами со своими несвоевременными мыслями — иначе я за себя не ручаюсь.»), так вот, по настоянию экономиста Н.Ильина Максимилиан Горькин, как тот жирный пИнгвин, уехал в тихую гавань на остров Капри прятаться от революционных цунами, лить слезы по говяной интеллигенции и лечиться от алкогольного туберкулеза.

Делать нечего. Спрятал Соцреализм Максимильяныч на груди амбарную книгу в красном сафьяновом переплете, заточил чернильный карандаш и отправился в люди.

Идет, бредет, шагает по Москве. Не ворует. Перебивается с хлеба на воду. Скучно. Люди всякие вокруг снуют, футуристы, диссиденты, попутчики. Знакомые беспризорники, с кеми Соцреализм Зимнее Логово брал. Соцреализм их в глаза не замечает. Делает вид, что гуляет по Москве, а сам изучает жизнь, как она есть, ищет ответы на больные вопросы.

А люди вокруг не знают что делать. Землю, фабрики и свободу расхватали, а что с этим добром делать — не знают.

«В самом деле: что делать? — размышляет Соцреализм. — Ну, по винтикам, по кирпичикам разнесли макаронную фабрику по домам, приватизировали. Ну и?.. Где макароны?.. Ну, принес ты домой мешок земли, лучшего чернозема. Ну, два мешка, ну, телегу… Макароны же из земли не вырастут. Ну, взял ты дарованную свободу, а свобода такой предмет: хочешь

— гуляй, гуляй — не хочу. Оно же ж все несъедобное — земля, фабрики и свобода! Где обещанные хлеб? чай? масло? мясо? молоко?.. Экономист Н.Ильин обещал: «Завтра все возьмете в свои руки». Где ж это ВСЕ? Где это ВСЕ взять и куда ОНО к черту подевалось?»

Как вдруг навстречу Соцреализму катится крученый Давид Бурлюк в стетсоне и в тапочках на босу ногу.

— Привет птенцу Буревестника! — машет стетсоном Давид Бурлюк. — Где пропадаешь, дыр, бул, щур?

Не отвечает Соцреализм-богатырь, нос воротит.

— Поехали к Репину спаржу жрать. И самогон у старика найдется, бул, щир, дыр!

Вот и ответ: где взять, где взять?.. У Ильи Ефимыча Репина, щил, был, дыр.

Молчит богатырь Соцреализм, воротит нос в противоположную сторону.

— Что у тебя с клювом случилось, — удивляется Бурлюк. — Ты чего клюв задрал, жир, дыл, был?

Надо отвечать — не отцепится.

— Хожу тут, матерьял собираю, — цедит сквозь зубы Соцреализм. — Собрался «Войну и мир» писать.

Давид Бурлюк так изумился, что плюнул на мостовую и уехал по израильской визе в Северо-Американские Штаты и неплохо провел там время, предназначенное ему судьбой — жил, был, пил.

«Всегда так было: лица сомнительного происхождения приезжают и уезжают, а русский человек остается с задранным носом, — подумал богатырь Соцреализм, неодобрительно глядя вслед тапочкам Бурлюка. — Но о чем это я?.. Все о том же: что делать? Где взять масло, хлеб, молоко — все эти съедобные предметы? Каждый в отдельности точно знает, что нужно делать СВОЕ ДЕЛО — пахать да сеять, точить да сверлить, торговать да писать свою „Войну и мир“ — хотя последнее не съедобно, но допустим, — а потом уже смело гулять да плясать. То есть, по профессору Карлу Фридриксонну: требуется создавать то, чего еще нету — продукт; и проедать прибавочную стоимость. До чего просто! А что на деле? А на деле продуктов нет. Каждый знает, что каждый должен делать свое дело, только не он сам. Каждый сам за себя, и всем скопом — никак! Ну, никак! Если всех людей вместе сложить, арифметическая сумма не получается. А получаются — штабеля.»