Жан-Луи Тьерио: Штауффенберг. Герой операции «Валькирия»

Однако для Штауффенбергов ситуация пока не представляла никаких угроз. Их скорее беспокоил внутренний фронт, поскольку они прекрасно знали российский опыт. В августе 1918 года тетка Улла, председатель германского общества Красного Креста, несколько дней провела в Лаутлингене. Она недавно вернулась из Страны Советов, где в течение нескольких месяцев ездила по многим лагерям для военнопленных. То, что она увидела в той стране, привело ее в ужас: массовые расстрелы, голод, первые депортации, гражданская война между красными и белыми. Особенно поразила ее дикая расправа в Москве с одним из ее друзей, графом Мирбахом, убитым без суда и следствия по решению местного совета, хотя у него был дипломатический паспорт [12] Вероятно, автор ошибается: решение о покушении на германского посла было принято ЦК партии эсеров, и Мирбах пал от рук эсеров, работавших в ЧК. — Прим. пер. . Те люди не уважали никого и ничего, даже древние принципы прав человека. Те люди были дикарями. Александр, Бертольд и Клаус с раскрытыми ртами слушали рассказы об этих ужасах. Для них с тех пор понятие зла стало ассоциироваться с красной угрозой.

Больше того, военное положение страны резко ухудшилось. День 8 августа стал «днем траура по немецкой армии». Английские танки прорвали немецкий фронт. Началось отступление. Хотя оно и производилось в организованном порядке, это стало началом конца. Даже слушая ложные официальные сообщения, никто уже не строил иллюзий. 29 сентября от имени Генерального штаба фельдмаршалы Гинденбург и Людендорф сообщили императору о том, что войну выиграть военными силами больше не представляется возможным и что следует начать поиски дипломатического решения. Проще говоря, это означало, что война была проиграна. Они чувствовали, что здание империи трещало по швам от ударов как извне, так и изнутри. Участились забастовки и восстания. Для спасения того, что еще можно было спасти, они потребовали назначения правительства, которое могло бы вступить в контакт с Соединенными Штатами и начать проведение институциональной реформы, направленной на превращение империи в парламентскую монархию. Для этого 3 октября канцлером был назначен князь Макс Баденский. Но было уже слишком поздно.

23 октября американцы отказались вести переговоры, пока не будут реализованы четырнадцать пунктов президента Вильсона: ликвидация монархии, установление демократического режима правления, реализация права народов на самоопределение. 27 октября Германия капитулировала. Император сбежал в Верховную ставку в Спа. В Киле восстала военно-морская эскадра, моряки двинулись на Берлин, по всей стране начали формироваться советы рабочих и крестьян. Они захватывали улицы и заводы. Вильгельм II уехал в Нидерланды и отрекся от престола в пользу принца-наследника. Но все было тщетно. 9 ноября социалист Шейдеман срочным порядком объявил в Берлине о создании республики, чтобы не дать спартаковцу Карлу Либкнехту возможности опередить себя и провозгласить советскую социалистическую республику. 11 ноября было заключено перемирие. Оно было очень суровым по отношению к Германии, потерявшей, в частности, весь левый берег Рейна.

Парадоксально, но уже не в первый раз в истории армии гибнут ради того, чтобы вражеские солдаты не топтали священную землю отчизны. Но политики, а не военные, запросили перемирия. Армия еще готова была сопротивляться, пусть и в течение всего нескольких недель. Звездные иерархи вышли на сцену во всем белом. Они смогли убедительно доказать угрозу революционных событий. Фронт так и не был прорван союзниками. Рухнул именно тыл. Родился миф об ударе кинжалом в спину… Он продолжил отравлять политическую жизнь Германии в течение последовавших двадцати пяти лет, тем более что внешне все говорило в его пользу.

В Штутгарте все думали примерно так же. Последние месяцы 1918 года стали кошмарным сном. В начале октября все уже заговорили о мире. Умеренность стала уже не модной. В своих записках Дули отметила: «После стольких лет траура, после такого количества пролитой крови мир станет позором». Клаус был потрясен. Он рыдал. Однажды вечером он заявил: «Моя Германия не может умереть, и пусть она даже погибнет, но она возродится еще более великой и прекрасной. Бог существует. Он этого не допустит».

Королевству Вюртемберг суждено было пасть вместе с остальной Германией. Вильгельм II не верил в то, что оно смогло бы уцелеть. В обстановке всеобщей катастрофы его единственной заботой было избежать кровопролития. Он решил, что история сделала крутой поворот, что время монархий прошло. 2 ноября, несмотря на гнев Альфреда, он отказался последовать совету своих адъютантов установить пулеметы в окнах дворца, чтобы не допустить в него революционеров. Из старого замка Штауффенбергам было все прекрасно видно. «Перед дворцом, — написала графиня фон Штауффенберг, — послышался сильный шум, словно рычание. Толпа ревела, раздавались гневные речи». 8 ноября генерал-губернатор дал понять, что не может больше отвечать за поведение своих войск. 9 ноября комитеты рабочих и солдат во главе с красногвардейцами штурмом взяли дворец. Король незадолго до этого объявил о созыве конституционной ассамблеи для того, чтобы «на фоне глубокого отчаяния перед угрозой голода и иностранной оккупации наш народ смог быть защищен и высказался по поводу желаемой им формы правления». Напрасный труд. Под окнами старого замка шатались опьяневшие от злости женщины с растрепанными волосами, расхристанные мужчины, размахивавшие красными флагами или черными знаменами анархистов, солдаты в рваных мундирах с оружием в руках. Королевская гвардия сложила оружие безо всякой попытки оказать сопротивление. Сановники разбежались в поисках убежища. В 11 часов над дворцом был водружен красный флаг. Флаг королевства Вюртембергского, «золотой фон с тремя полуветвями в венке», канул в Лету. Чернь заполнила коридоры дворца. В нем оставались только самые преданные люди, в первых рядах которых был Альфред. Будучи до конца предан своему господину, он при поддержке придворного врача и канцлера фон Нейрата смог помешать разъяренным людям трогать короля. В обстановке, ставшей еще истеричнее из-за отчаянно вывших гудков заводов и из-за начавшейся всеобщей стачки, звонков трамваев, которые не могли проехать по забитым народом улицам, королю все же удалось покинуть дворец на двух больших каретах. До трагедии, которая случилась в доме Ипатьева, дело пока не дошло. Но кортеж был осыпан оскорблениями и плевками. Несколько близких королю людей сопровождали его в изгнание. Среди них был и обер-гофмейстер граф фон Штауффенберг. Свиту короля составляли также первый адъютант майор фон Ром и военный министр генерал фон Гравениц. Было видно, как подлинной седой бороде монарха текли слезы. Он вел себя очень благородно. Просто сказал: «Я не сержусь, но обидно уезжать таким вот образом, когда вся армия меня предала». Ночью экипаж въехал в ворота замка Бебенсхаузен. Король был спасен. Как позже сказал наследный принц, «обер-гофмейстер был единственным, кто не потерял голову в эти минуты страданий. Он был самым надежным».