Эдуард Хруцкий - Тени в переулке (сборник)

В основе наших сказок лежал незабвенный принцип социалистического реализма. А нам хотелось необычайных приключений, романов с красивыми женщинами, перестрелок и наказания подлецов.

А потом появился фильм, о котором можно было говорить серьезно. Его, конечно, также взяли «в плен» в качестве трофея наши красноармейцы. У нас в прокате он назывался «Судьба солдата в Америке».

Главного героя играл великолепный Джеймс Кегни. Его герой, гангстер Эдди, нес в себе необыкновенный заряд обаяния.

В фильме у него был коронный удар. Короткий апперкот, практически без замаха, которым он укладывал любого своего врага.

Сколько времени в тренировочном зале мы пытались отработать похожий удар. А он так и не получался. Видимо, это была еще одна голливудская сказка, в чем я убедился на собственном опыте, когда в «Коктейль-холле» решил разобраться с одним парнишкой. Коронного удара, как у киногероя, не вышло, за что и получил довольно ощутимо в ухо.

Не судьба нам, видимо, было драться так же красиво, как делал это нью-йоркский гангстер.

Прошло много лет, и я начал работать в кино, испытав на себе, что такое реальные будни волшебного мира. За эти годы светлый экран показал мне множество судеб и поведал целый калейдоскоп историй.

Теперь, как киносценарист, я вообще перестал верить в киносказки, но почему-то под Новый год мне мучительно хочется получить десять билетов в мой старый кинотеатр «Смена» и так же, как много лет назад, верить, переживать, и любить, и ненавидеть.

«Но этого не может быть, потому что не может быть никогда». А жаль.

Возвращаясь домой, я иногда видел этого странного человека, стремительно бежавшего по улице Москвина ко входу в мастерские Большого театра, расположившиеся напротив моего дома.

Длинное развевающееся по ветру пальто, волосы до плеч – он был похож на вырезанного из фанеры композитора Рубинштейна, стоявшего в витрине музыкального магазина на улице Пикк в Таллине.

Мне рассказывали, что когда-то он считался прекрасным музыкантом, но после болезни оставил свои занятия и работал ночным сторожем в мастерских. Видимо, он действительно любил музыку, иногда из-за забора доносились звуки рояля. Плыла над уснувшей улицей «Фантазия-экспромт» Шопена.

А иногда он играл на духовых. Звук трубы, пронзительный и требовательный, врывался в мою комнату, разрывал сон, и я вскакивал, спросонья ища гимнастерку и ремень на стуле рядом с кроватью и нащупывая босыми ногами сапоги.

Потом я просыпался и видел свою комнату. В свете уличного фонаря переливались корешки книг на стеллаже, а Антон Павлович Чехов добродушно глядел на меня со стены, словно говоря: «Ну, чего всполошился, ложись и спи».

«…Я, гражданин Союза Советских Социалистических Республик, вступая в ряды Вооруженных сил, принимая военную присягу, торжественно клянусь…»

Над плацем солнце, ветер шевелит тяжелое знамя.

Я клянусь перед строем своих товарищей, перед этим боевым знаменем, перед огромной страной, лежащей за забором военного городка.

Прочитав текст, я поворачиваюсь кругом, прижимая автомат к груди, расписываюсь в огромной красной книге, строевым шагом подхожу к знамени, опускаюсь на колено и целую его тяжелый шелк.

Присягу я принимаю второй раз, два месяца назад я проделал все это на Суворовском проспекте в Ленинграде. Через пять дней меня вызвали в строевую часть, где ознакомили с приказом о моем отчислении из училища.

– Меня в какой округ, товарищ подполковник? – спросил я.

– Да в том-то и дело, сынок, что в Москву, в распоряжение райвоенкомата, – сочувственно сказал круглый лысый подполковник с погонами административной службы. – Ты, как приедешь в Москву, в армию просись, в училище тебе пока хода нет. Сам знаешь, что у тебя с отцом.

Я получаю запечатанный пакет с документами, прощаюсь с подполковником и иду в финчасть получать проездной литер.

В Москве мы с дядькой идем к его другу военкому. Он смотрит документы и говорит:

– Все наборы прошли, пиши заявление о добровольном вступлении в армию. Попадешь в часть, а оттуда мы тебя отправим в училище, только не слишком престижное.

Итак, я повторно принес присягу, и за торжественным обедом по нашим столам пробежал слушок, что через два дня будет марш-бросок на пятьдесят километров. Кто пройдет – останется в училище, а остальных спишут в Советскую армию.

Конечно, мы волнуемся. Конечно, расспрашиваем ребят-сержантов из старшей роты, как нам быть.