Алексей Писемский - Русские лгуны

– Сегодня я могу к вам заехать?

– Нет, это слишком будет заметно для людей.

– Ну, так завтра?

– Хорошо.

Имшин встал и отошел от председательши. Через полчаса она уехала из маскарада. От переживаемых ощущений с ней сделалась такая лихорадка, что она едва имела силы сесть в карету.

Последнее время страсть ее к своему избранному возросла до размеров громадных: она, кажется, только и желала одного, чтобы как-нибудь сесть около него рядом, быть с ним в одной комнате; на вечерах у них, когда его не было, она то и дело взглядывала на входную дверь; когда же он являлся, она обыкновенно сейчас же забывала всех остальных своих гостей.

– Entrez! [24]– говорил Имшин, ловко соскакивая с лошади и обращаясь к дамам, когда они подъехали к крыльцу его.

Те вышли из саней и стали взбираться по лестнице.

– Лестница моя крута, как Давалагири [25], – говорил он, следуя за ним.

Внутренность квартиры молодого человека была чисто убрана на военную ногу. В зале стояла цель для стрельбы, в средине которой вставлена даже бритва острием вперед. В гостиной, по одной из самых больших стен, на дорогом персидском ковре, развешаны шашки, винтовки, пистолеты, кинжалы, оправленные в золото и в серебро с чернью.

Имшин, как вошел, сейчас же оставил своих гостей, прошел в кабинет, переоделся там и возвратился в черкеске с патронами и галунами. В наряде этом он еще стал красивее. Между тем компаньонка осталась ходить по зале, а председательша вошла и села в гостиной. Когда она сняла салоп, то очень стало видно, что прелестное лицо ее истощено, а стан, напротив, полон. Имшин осмотрел ее, и во взгляде его отразилось беспокойство.

– Он ничего не замечает еще? – спросил он.

– Нет, – отвечала председательша. – Я нарочно заехала к тебе: научи меня, что мне делать.

Имшин пожал плечами. Склад красивого рта его принял какое-то кислое выражение.

– Что делать? – повторил он; но в это время в лакейской раздалось чье-то кашлянье.

Имшин проворно вышел туда. Там стояла катавшаяся пожилая женщина с той же молоденькой девочкой.

– Ступайте туда, на нижнюю половину, – проговорил Имшин торопливо.

Старуха на это повернулась, отворила боковую дверь и вместе с девочкой стала спускаться по темной лестнице вниз.

Имшин снова возвратился к председательше.

– Делать одно самое лучшее, – заговорил он, – ехать тебе к отцу твоему или матери, остановиться вместо того в Москве; там есть женщины, у которых ты получишь приют.

– Прекрасно! – возразила председательша. – Но муж может спросить отца и мать, у них ли я.

– Неужели же они не сделают для тебя этого?

– Ни за что, особенно отец. Он скорее убьет меня, чем покроет подобную вещь. Я решилась на одно: скрываться – это только тянуть время; в первый раз, как он обнаружит подозрение, я ему скажу все откровенно. Он меня, конечно, прогонит, и я тогда приду к тебе.

– Разумеется, приходи! – проговорил Имшин каким-то странным голосом и хотел, кажется, еще что-то прибавить, но в это время в лакейской опять послышался шум. Имшин вышел; там стоял гайдук в ливрее.

– Барин прислали за барыней; узнали, что оне здесь, – проговорил он нахальным лакейским тоном.

Имшин немного изменился в лице.

– Муж за вами прислал! – сказал он, входя в гостиную.

Председательше в это время человек подавал чан, и взятая ею чашка сильно задрожала у ней в руке.

– Что ж? Ничего; я окажу, что озябла и заезжала к тебе. Я ему говорила, что была у тебя без него в гостях, – проговорила она притворно смелым голосом.

– Да, пожалуйста, как-нибудь без решительных объяснений.

– Не знаю, как уж выйдет.

Из залы вошла компаньонка.

– Николай говорит, что Петр Антипыч очень сердится и приказал, чтобы вы сейчас же ехали домой.

– Подождет, ничего! – отвечала председательша, однако сама встала и начала надевать шляпу.

– Ну, прощай! – проговорила она Имшину и, перегнув головку, поцеловала его. – До скорого, может быть, свидания, – прибавила она.

– Прощай!.. – отвечал Имшин и сам страстно поцеловал ее.

Свидетельница этой сцены, компаньонка, немного тупилась и краснела. Наконец, дамы уехали.

Имшин остался в заметном волнении. В поданный ему чай он подлил по крайней мере полстакана рому, скоро выпил и спросил себе еще чаю, подлил в него опять столько же рому и это выпил. Красивое лицо его вдруг стало принимать какое-то зверское выражение: глаза налились кровью, усы как-то ощетинились. Он кликнул человека.

– Федоровна там? – спросил он лакея.