Виктор Слипенчук - Заметки с затонувшей Атлантиды

Лавинообразное нашествие иностранных слов было похоже на оккупацию, на новое татаро-монгольское иго, которое, как говорится, ещё предстоит по-настоящему переварить русскому языку. Но не об этом речь.

В начале было Слово. А за словом всегда стоят люди. И они пришли — люди Запада, они буквально ринулись в Советский Союз. В основном это были наши люди, учившиеся в Сорбонне, Кембридже и Гарварде. Они пользовались иностранными словами, точно своими, но мы-то в большинстве своём не понимали их. И русский народ, носитель русского языка, приостановился. Кто они такие, эти люди Запада?

Горбачёву ещё верили, надеялись, что в трудное для всех время, как бывало и раньше в советской действительности (выборы в первые президенты СССР не назовёшь лёгким временем), он обопрётся на весь советский, то есть в большинстве своём русский народ. Нет, его выбрали в первые президенты СССР в парламенте, уже превратившемся в говорильню, причём малопонятную для русского народа (с всякими там «менталитетами и консенсусами»).

Стало быть, Горбачёв стал первым президентом СССР без воли русского народа?! У них там, в парламенте, «менталитеты и консенсусы», а нас, русских, уже как бы и нет?!

Народ приостановился — выходит, власть расторгла с ним негласный, так называемый, консенсус?! Ну, что ж, пусть в СССР нас как бы и нет, но в своей-то России мы ещё есть. И взор народа упал на Ельцина.

Горбачёва ещё превозносили за рубежом, выбирали в почётные немцы, вручали Нобелевскую премию, а его политическая карьера в России уже была решена (заканчивалась) — русский народ отвернулся от него, следил за Ельциным.

К тому времени в глазах народа он был не то чтобы Христосиком, но многие старушки в церквях называли его «старотерпцем». Да и то: уже был выдворен из первых секретарей МГК КПСС, ушёл из КПСС, с моста в реку падал. Да-да, для многих он был подлинным страстотерпцем. Ведь мы все знали, как его «ушли» из кандидатов в члены политбюро ЦК КПСС. Как эффектно, хлопнув дверью, он сам покинул КПСС. А что в реку с моста упал — мы думали, «враки», оговаривают нашего богатыря.

Некоторые известные русские писатели не приняли Ельцина, призывали народ не смотреть телевизор, мол, ящик для оболванивания. Странным казался призыв, смехотворным — сами в главном парламенте (центре шабаша) сидят, так сказать, штаны протирают — и ничего. А нам нельзя, за нас они опасаются — лицемерие, да и только.

Вот откуда берёт начало неверия в русский народ, дескать, есть ли он?

Есть. Мы сами на своих руках принесли Ельцина и вверили ему верховную власть, сделали первым президентом России. Конечно, и Запад постарался, посредством гарвардских, кембриджских и сорбонских мальчиков, посредством наших зарубежных писателей, в том числе и писателя из Вермонта, который через океан советовал президенту «быть поменьше русским». Странный совет, но народ истолковал его в свою пользу — мы не ошиблись, Ельцин наш, русский, он позаботится о нас. Кажется, именно в это время он обозвал советский народ «быдлом». Но мы не приостановились. На этот раз мы как-то даже не сразу заметили, что за словом «советский» напрямую стоим мы — русские.

Я полагаю, и это сугубо моё мнение, мы не сразу спохватились, то есть среагировали на оскорбляющее начало в Ельцине не только из-за опьянения его героическим поступком выхода из партии. Каждый в нём хотел увидеть своего героя и увидел. Мне лично Борис Николаевич представлялся творянином (от слова творец), то есть дворянином, графом нового времени, который выходом из партии, подобно Льву Николаевичу, заявил на весь мир — не могу молчать, лучше быть извергнутым из вашего круга «правительственных людей», чем быть с вами! Большую роль имело и сходство предания анафеме Толстого православной церковью, а Ельцина, так сказать, «церковью КПСС». В общем, каждый в соответствии со своими представлениями находил в нём своего героя.

И всё же не в опьянении дело. Наш народ — это коллективистский народ, любящий трудиться коллективно. Доярка из-под Владивостока хорошо понимала доярок из-под Курска, из-под Рязани, из-под Бреста и так далее, и так далее. Рабочий с «Дальзавода» прекрасно понимал рабочего с «Ижорского» завода. Трудящийся человек привык не спорить с начальством и решать с властью свои самые насущные вопросы тоже коллективно. Для простого народа было слишком умно сравнивать президента с великим старцем. Со «старотерпцем» — это еще, куда ни шло. Словом, народ в самой забитой русской деревне нёс свой голос избирателя в пользу Ельцина с одной надеждой — заключить негласный договор, консенсус (чёрт бы его побрал), который утратился при Горбачёве.