Валерий Шамбаров - Петр и Мазепа. Битва за Украину

Хованскому царевна напоследок подольстила. Выслала похвальную грамоту и пригласила к себе на именины. Даже намекнула, почему бы и в самом деле не женить его на Екатерине Алексеевне? Подействовало. Старый воевода раздулся от важности и… поехал. Но в селе Пушкине его уже поджидали. Схватили со всей свитой, мгновенно вынесли смертный приговор и отрубили головы.

Младший сын Хованского служил стольником у Петра, узнал о судьбе отца, сбежал в Москву и сообщил стрельцам. Те забушевали, грозили идти и разорить Троицу. Но куда там! В мятежах они совсем разложились, это была толпа, а не войско. Между тем, стали поступать известия, что дороги в столицу перекрыты, у Софьи собирается 30 тыс. воинов. Стрельцы сникли и покорились. Сами выдали зачинщиков. Срыли памятный столб на Красной площади, возвратили похвальные грамоты. Следствие возглавил Василий Голицын — и казнили не только смутьянов и убийц. Избавились и от тех, кто слишком много знал. Как говорится — концы в воду…

В то же самое время, когда Россия добилась господства в Восточной Европе, выдвинулся лидер и в Западной Европе — Франция. Фундамент для ее величия создали два талантливых премьер-министра, два кардинала, Ришелье и Мазарини. Прижали дворянскую анархию, своевольство аристократов и городских парламентов, сепаратизм провинций. Фактически завершили слияние державы, сшитой из разнородных клочков, насаждали централизацию, отлаживали механизмы управления. Плоды пожинал «король-солнце», Людовик XIV. После смерти Мазарини он сам возглавил правительство и сам принимал важнейшие решения.

Но французская система абсолютизма очень отличалась от русского самодержавия. Формула Людовика XIV гласила: «Государство — это я». Он строил державу не на духовных и не экономических устоях. Наоборот, дал полную волю плотским фантазиям. Решил создать подобие «рая на земле» — а в центре «рая» должна была пребывать его собственная персона. В болотистом лесу в 18 км от Парижа развернулось строительство Версаля. Оно продолжалось 14 лет, обошлось в 500 млн ливров, только при сооружении водопровода для фонтанов вымерло 10 тыс. рабочих, а сколько всего жизней унесло строительство, история умалчивает.

Но в результате возник сказочный мирок — небывалый доселе парк и дворец. Здесь царила немыслимая роскошь, непрерывной чередой сменяли друг друга балы, маскарады, пышные театральные постановки, пиршества. Для избранных! Но чтобы попасть в мирок избранных, требовалось вписаться в него, жить по его законам. А вся жизнь в версальском «раю», вся политика, мораль, отныне закручивались вокруг личности короля. Людовик сумел поставить себя на уровень живого божества.

Каждое действие от пробуждения короля до сна превращалось в ритуал. Устанавливалась сложная иерархия. Например, подавать королю утром сорочку, а вечером — ночную рубашку должны были принцы крови. Им, в свою очередь, обязаны были оказывать почести аристократы более низкого ранга, аристократам — простые дворяне. Ночной горшок Людовика выносили под конвоем четырех дворян, марширующих со шпагами наголо.

Он добился своего. Вместо обычных для Франции заговоров против короля знать теперь грызлась за его милости! Бешено интриговала за право продвинуться в версальской иерархии. А женский персонал дворца Людовик считал собственным «гаремом», резвился, как петух в курятнике. Но это считалось немыслимой удачей, подсунуть жену или дочь в объятия короля. Да что там короля! Почтенные отцы семейств были счастливы определить родственниц в постели любых влиятельных сановников. В общем, Людовик сумел перевернуть саму психологию французов. Вместо идеала нищего, но гордого дворянина, хватающегося за шпагу при малейшем нарушении «чести», стали престижными роли лакеев, шутов и проституток.

Людовик выступал покровителем науки и искусства. Под эгидой короля действовали Французская академия (литературная), академия живописи и скульптуры, возникла академия наук. Талантливые художники, поэты, композиторы, драматурги, получали хорошие заказы, высокую оплату. Это было отнюдь не случайно. Таланты требовались королю, чтобы поярче и разнообразнее разукрасить свою «сказку». А знать подражала монарху, и спрос на искусство становился частью общей моды на роскошь. Мало того, Людовик осознал, что искусство можно сделать инструментом большой политики. Все страны должны были восхищаться блеском Франции — а тем самым признавать ее первенство.