Алексей Самойлов - Расставание с мифами. Разговоры со знаменитыми современниками

«Важную роль в русской жизни играют государственное воровство и так называемые злоупотребления: это наша оппозиция на протест против неограниченного своевластия, – пишет Никитенко. – Власть думает, что для нее нет невозможного, что ее воля нигде не встречает сопротивления; между тем ни одно ее предписание не исполняется так, как она хочет. Исполнители притворяются в раболепной готовности все сделать, что от них требуют, а на самом деле ничего не делают так, как от них требуют».

И еще одно наблюдение строгого цензора и педантически исполнительного царского чиновника: «Печальное зрелище представляет наше современное общество. Люди просвещенные не хотят быть управляемы ни произволом, ни случаем: они требуют законов и правосудия. Все общественные волнения проистекают из сокрытой борьбы права с властью, которая не хочет знать никакого права или которая дурно применяет его».

Неужели это написано в Санкт-Петербурге не сегодня, а сто шестьдесят шесть лет назад?..

В конце шестидесятых на его лекциях на физическом факультете в амфитеатре Ленинградского университета собиралась вся интеллигенция города. Вместо пятисот человек набивалось свыше тысячи. Комендант здания официально предупреждал партком ЛГУ, что не отвечает за прочность ветхого амфитеатра.

С подачи доктора философских наук, профессора, академика РАО, главного научного сотрудника Института этнологии, антропологии Российской Академии наук Игоря Семеновича Кона мы узнали о существовании науки социологии и о том, что личность важнее государства. Это было началом нашего интеллектуального повзросления.

– Игорь Семенович, представьте: Вы сочиняете роман о собственной жизни. Главное изобретение романа – в нем описывается жизнь частного человека в истории. Каким в этом смысле видится сюжет Вашей жизни?

– Я бы разделил сюжет на этапы. Довоенное детство – довольно беззаботное и счастливое. Потом война, которая эту жизнь разрушила. Война, эвакуация. К тому же я сам сократил свое детство: в 15 лет сдал экстерном экзамены в школе и поступил в институт. Дальше все шло по проторенной колее: вуз, аспирантура, преподавательская работа.

– Вы пытаетесь представить сюжет слишком ординарным, но это ведь не совсем так. Мало кто в 19 окончил институт, а в 22 года имел две кандидатские степени. Вы были вундеркиндом?

– Не думаю. Скорее, даже наоборот. По складу воспитания и характеру я был типичным первым учеником, который легко схватывает поверхность вещей и быстро движется вперед, не особенно оглядываясь по сторонам.

Быть первым учеником всегда плохо – это увеличивает опасность конформизма. Быть отличником в плохой школе (а сталинская школа учебы и жизни была во всех отношениях отвратительна) – опасно вдвойне: для способного и честолюбивого юноши нет ничего страшнее старательного усвоения ложных взглядов и почтения к плохим учителям.

Мое отличие от других состояло разве в том, что в силу своих интересов и драматических обстоятельств я часто менял специальности. Начинал как историк, потом ушел в философию. Затем вместе с коллегами создавал новую дисциплину – социологию. В связи с проблемами личности появился интерес к психологии, и не только социальной. Когда в социологических учреждениях стало невозможно работать, я перешел в Институт этнографии и занялся антропологией. С моей легкой руки появилось такое сочетание – «этнография детства».

А потом начались перестройка, разрушение страны, создание другого общества, дискомфорт. Я не скажу, что раньше было хорошо, а сейчас плохо. Сейчас по-другому плохо. И что-то изменилось во мне.

Много места в моей работе стали занимать вопросы, связанные с проблемой сексуальности. Меня интересовала не столько сексуальность, сколько новое знание, родившееся на стыке философии, методологии общественных и гуманитарных наук, биологии. Но поскольку тема была запретна, читатель увидел прежде всего проблемы сексуальности. Так я оказался заложником собственной темы.

Потом мне стало понятно: то, чем я занимаюсь теоретически, напрямую связано с нормальным сексуальным просвещением в стране. Его отсутствие в условиях распространения СПИДа и других заболеваний, передающихся половым путем, – это самый настоящий геноцид российской молодежи.