Алексей Самойлов - Расставание с мифами. Разговоры со знаменитыми современниками

– Не сложно, а невозможно. Я вынужден был вернуться к родителям в Баку, где тоже не мог устроиться на работу. И бесконечно читал книжки. А в 56‑м году, 25 января, умер отец. Это несчастье резко изменило жизнь нашего дома. Как бы в память отца меня приняли в Бакинскую коллегию адвокатов. Я начал выступать и – дело прошлое – имел успех. Очевидно, сыграло свою роль и чисто природное умение говорить. Совсем еще молодой адвокат, я стал зарабатывать много денег.

Мама как очень мудрый человек сказала: «Тебе нужно уезжать отсюда в Москву и поступать в аспирантуру». Я поступил в заочную аспирантуру, во Всесоюзный институт юридических наук. Защитил там диссертацию. В Баку уже не вернулся. Я снимал в Москве комнаты, углы.

– Театр в этот период отошел на задний план?

– Не спешите… Как раз в 62‑м я подружился с театром «Современник»: он был в Баку на гастролях, и ко мне очень проникся Олег Ефремов. Неожиданно для всех он ввел меня в состав художественного совета «Современника», хотя я был никто и ничто, у меня еще не было написано ни одной статьи.

В 67‑м году, открыв «Вечернюю Москву», узнал, что Институту международного рабочего движения Академии наук СССР требуются сотрудники. Название сегодня пугающее, но на самом деле этот институт изучал общественное сознание Запада. Здесь работали все знаменитые московские интеллектуалы – Мераб Мамардашвили, Юрий Карякин, Саша Великовский, Пиама Гайденко, Юрий Давыдов, Эрик Соловьев. Директором был член-корреспондент Академии наук Тимур Тимофеев, сын генерального секретаря компартии США Юджина Дэвиса.

Я подал документы, и в октябре 1967‑го меня взяли в институт младшим научным сотрудником. Я стал работать в секторе права, потом перешел в отдел по изучению общественного сознания, где написал первую свою работу – «Вокруг Вудстокского фестиваля». Шумная была статья, ее опубликовал журнал «Театр» в 68‑м.

Когда громадный отдел, где работали Мераб Мамардашвили и Юрий Замошкин, решили поделить на сектора и создали сектор по изучению молодежного движения Запада, одному из них пришло в голову, что именно я должен возглавить этот сектор. А я, беспартийный еврей, возглавить ничего не мог. Меня сделали временно исполняющим обязанности заведующего сектором – врио, – и на этой должности я пробыл, наверное, лет двадцать…

В институте я написал диссертацию «Театр Америки 70‑х годов и общественно-политическая реальность» и стал доктором исторических наук.

– И вскоре были приглашены на телевидение…

– Да. К этому времени я уже перевел много пьес. В этот период я начал работать по договору с телевидением и сделал, по-моему, программ одиннадцать в Останкине. А потом, в январе 92‑го, уехал в Америку, где читал лекции на театральном отделении Нью-Йоркского университета. У меня была огромная квартира. Все знакомые удивлялись, когда я все бросил и вернулся в Россию.

– Вы вернулись в Москву в январе 94-го…

– И увидал совершенно другую Москву. Уже был Ельцин. Перестроечный период кончился. Наступил период установления российского капитализма. Институт наш стал разваливаться, как и вся Академия наук. И вот в момент полного развала кто-то сказал: «Виталий, тебе надо обязательно поговорить с Владом Листьевым». Листьев тогда становился одним из лидеров телевидения. «Говорят, он твой большой поклонник». А у меня, как я уже говорил, было сделано одиннадцать программ, и эти большие, часовые, программы периодически пускали на экран.

И я пришел к Владу Листьеву, который очень обрадовался и предложил мне перейти к нему в компанию ВИД, в штат. «Меня поражает Ваш феномен, то, как Вы разговариваете. Мне сказали, что у Вас нет суфлера и Вы наговариваете текст большой передачи с одного дубля. Это же ненормальное явление!»

Мы посмеялись над этим, и Влад сказал: «Давайте сделаем, чтобы у нас была программа, и Вы будете выходить у меня». И всю группу, с которой я работал, он взял к себе. В сентябре 1994 года вышла первая программа под названием «Серебряный шар», посвященная Сергею Мартинсону.

А потом Влада убили… Я очень тяжело пережил его уход. Я его всегда помню. Если бы не он, не было бы никакого «Серебряного шара». Я всего в жизни добился сам, вопреки обстоятельствам. Со смертью Влада у меня исчезла опора.

Все изменилось на Первом канале, но я оставался с «Серебряным шаром» Выходил довольно редко – раз в месяц. Покрутился в институте еще несколько лет, не получая зарплаты, а в 97‑м подал заявление об уходе и оставался только штатным сотрудником Первого канала, откуда ушел по своей воле три года назад.