Алексей Самойлов - Расставание с мифами. Разговоры со знаменитыми современниками

– Могут и отрицательной… Но вообще-то картины пробуждают во мне светлые воспоминания… Все, что висит у меня на стенах, это – подарки моих друзей. Михаил Кулаков, Николай Грицюк, Толя Зверев, Женя Михнов… Все – левые, андеграунд. И все давно умерли или погибли, так и не став при жизни знаменитыми. С писателями я никогда не дружил. Я дружил с художниками-«леваками». Они больше подходили мне и по образу мыслей, и по образу жизни.

Я рисовал, как все, с самого раннего детства. А потом только писал стихи. Но с 70‑х стал заниматься для души черно-белой графикой. Притом художником я себя никогда не считал… Но совершенно неожиданно для меня в Марселе была издана очень красивая, на рисовой бумаге, книжка моих рисунков. Сделали там и передвижную – ее возили по Франции – выставку самобытного русского графика Сосноры.

Впрочем, этим дело и ограничилось. В России как график я не признан, да и не собираюсь добиваться признания. У меня около 10 тысяч графических листов. Какие-то мои рисунки без моего ведома вовсю гуляют по Интернету. При этом не принося мне ни славы, ни денег…

– У меня со студенческих лет хранится одна Ваша работа. Это, видимо, эксперимент с лакокрасками. Причудливые и очень экспрессивные пятна, растекшиеся по оргалиту. Называется вещь «Птицы – справа»…

– Ну, справа так справа… А вообще мои эксперименты вызывали кое у кого бурю восторга. Даже покупали. По трехе штука.

– Ну, а как вообще живется Вам сегодня, Виктор Александрович?

– В основном – в четырех стенах. Днем сплю. Пишу по ночам. Компьютером пользоваться не умею. Пишу «той частью птицы, в которую наливают чернила». Летом выезжаю на Мшинскую. Там у меня садовый участок и крошечный домик… По-прежнему много читаю и много курю. Ничего, кроме крепкого чая, для взбадривания не употребляю. Употреблял когда-то и даже иногда, если верить моей знаменитой в 60‑е песне, шатался, «как устои государства». Теперь – не пью. Категорически запретил себе. Друзей в том количестве, в каком они были в молодости, давно нет. Единственный настоящий друг – моя жена Нина. Так что катастрофического одиночества не испытываю… А вообще считаю, что жил и работал я отлично.

«Предсказывать трудно, – говорят англичане. – Особенно будущее». Но и прошлое «предсказывать» (объяснять, пересматривать) не легче.

Нужна особым образом устроенная мыслительная оптика, чтобы путешествовать во времени. Этим даром наделен выдающийся писатель-фантаст петербуржец Борис Стругацкий.

– «У всякого человека с большим воображением бывают грезы пророческие – такова математика грез» (В. Набоков, «Подвиг»). Были ли у Вас «пророческие грезы», в той или иной степени сбывшиеся предсказания, угаданные тенденции развития? Что Вы думаете о математике грез? Действительно ли правитель, как написал Элиас Канетти, своими предсказаниями дает приказы будущему?

– Вопросы Ваши загоняют проблему в такие поэтические стратосферы, что я даже несколько теряюсь. Я попросту не готов к беседе в рамках предложенной терминологии. О «математике грез» я ничего не думаю – я не знаю, что это такое. Что же касается прорицаний и пророчеств… Разумеется, зерна Грядущего посеяны в сегодняшнем дне и существуют совершенно реально (вне упомянутых выше грез), но, по-моему, никто не способен сколько-нибудь достоверно предсказать, какие мрачные джунгли (вариант – сверкающие сады) произрастут из этих зерен. В этом смысле реальный прорицатель сталкивается с теми же проблемами, что и коллекционер орхидей: что таится в этом сморщенном буром корне – «новое богатство формы, особый изгиб лепестков, более тонкая расцветка»? «Новый вид или даже новый род»? Обычный палеонофис, – или чудовищный кровосос, готовый загубить своего хозяина? Я цитирую любимого своего Г. Дж. Уэллса не случайно. Это был великий прорицатель, все конкретные предсказания которого вызывают сегодня у нас снисходительно-ироническую усмешку, но все предчувствия которого по поводу нашего века так страшно и так отвратительно точно сбылись. Г. Дж. до смешного наивно представлял себе боевые самолеты надвигающего века и быт наших нынешних городов, и наше телевидение (а Интернета он не предвидел вообще), но он предчувствовал главное: не будет вам века прогресса и процветания; никакая новая светлая мораль не расцветет на нивах просвещения и всеобщего равного образования; не сумеет наука (на которую мы так надеялись в XIX веке) решить всех наших проблем… XX век будет веком истребительных войн, гигантских идеологических разочарований и губительных попыток создать Нового человека путем погружения старого в «горнило страданий». Пример Уэллса (один из многих, аналогичных) свидетельствует: можно предчувствовать будущее, но угадать конкретности будущего можно только случайно. Конкретности непредсказуемы. Практически все конкретные предсказания (прорицания, грезы, откровения) либо туманны, либо наивны, либо ошибочны. А то, что «правитель своими предсказаниями дает приказы будущему», может быть, и верно в некотором смысле, да только приказы эти, как правило, либо искажаются в исполнении, либо не исполняются вовсе.