Чарльз Сноу - Портреты и размышления

Вопрос.Насколько я себе представляю, вопрос о личной ответственности за свои действия имеет в ваших глазах очень большое значение?

Ответ.О да. Это сказывается во всем, что я делаю.

Вопрос.Не могли бы вы описать основные этапы работы над романом? Разрабатываете ли вы до деталей предварительный план?

Ответ.Да, более детально, чем это обычно делают романисты. И тему, и основных персонажей, и сюжет — все я обдумываю прежде даже, чем принимаюсь делать наброски в записной книжке. Затем я записываю сюжет, имея в голове тему. Далее разбиваю общий план на главы, и, как правило, со значительными подробностями. После того как главы размечены, в них очерчиваются действующие лица. Причем особенное внимание я обращаю на общий смысл каждой из глав. Эта работа часто отнимает у меня несколько месяцев, а иногда и лет, прежде чем я напишу хоть одно слово собственно текста романа.

Вопрос.Когда вы начинаете писать, вы строго следуете избранному плану?

Ответ.Да. Я не верю в начало «с середины»… Я почти уверен, что если вы придаете значение творческому процессу, как это делаю я, то обратный порядок в работе может нанести ущерб повествованию, сбив его с ритма и даже спутав его. Я думаю, что коль скоро произведение распланировано, то лучше, а для меня так непременно, продвигаться от начала к концу.

Вопрос.Находите ли вы, что с течением времени ваше искусство как романиста совершенствуется?

Ответ.В некотором смысле да, но вообще это трудный и коварный вопрос. До известной степени ни один романист, конечно, не способен сохранять стремительный темп развития, который он принимает поначалу. В умении, в знании того, как лучше обрисовать сцену или персонаж, вы постоянно совершенствуетесь — с опытом все это дается легче. Да и знания накапливаются. Большинство романистов постоянно развивают свое искусство на протяжении творческого пути, однако темп этого развития заметно замедляется. Надеюсь, пока это мне не грозит, я этого пока не ощущаю, но, когда это произойдет, я об этом узнаю последний.

Вопрос.Есть ли в искусстве романа какие-либо стороны, которые вы хотели бы развить у себя в большей степени?

Ответ.Разумеется. Всякий раз, когда я читаю Толстого, я завидую дару, с каким он рисует живые сцены, создавая совершенно невероятную физическую ощутимость всего, что только попадает в поле его зрения. Очень немногие писатели обладали этим даром. Я к ним, конечно, не принадлежу. Этому дару я особенно завидую.

Вопрос.Какая из ваших книг, вы думаете, вам особенно удалась?

Ответ.Это в свою очередь нелегкий вопрос. Я готов признать, что «Наставники» удались лучше других, но, с другой стороны, это далеко не тот уровень, к которому я стремлюсь.

Вопрос.Несколько лет тому назад в Лондоне была поставлена ваша пьеса, а недавно с большим успехом прошла инсценировка романа «Дело». Собираетесь ли вы еще писать для сцены?

Ответ.Не думаю. Мне, как, впрочем, многим писателям, с невероятным трудом дается сценический язык. Диалог, переданный натуралистически, равно как и диалог стихотворный, мне кажется, в наше время уже не достигает эффекта. Если бы я взялся писать пьесы, я бы шел от Ибсена, но я просто-напросто не нахожу и никогда не мог бы найти подходящей для этого сценической формы. До тех пор пока я не отыщу нужную мне форму сценического диалога, я не стану писать для театра.

Вопрос.А рассказы? Вы пишете рассказы?

Ответ.По правде сказать, за всю свою жизнь я не написал ни одного рассказа. Отчасти это объясняется обстоятельствами моей необычайно сложной жизни. Творческую энергию, которой я обладал, мне следовало потратить на романы. Если бы со времени публикации романа «Поиски» я сделался профессиональным писателем, я бы неизбежно стал писать рассказы. Но мне приходилось беречь силы для того, что мне так хотелось осуществить. Не думаю к тому же, чтобы рассказ оказался подходящей для меня формой. Я добиваюсь впечатления обобщающей картиной, а рассказ по природе своей к широте не располагает. Но попробовать свои силы в этом жанре я, вероятно, решусь.

Вопрос.Если еще раз вспомнить писателя Вандена из романа «Новые жизни за старые», то там он называет Достоевского, Пруста и, «пожалуй, Толстого» величайшими романистами. Склонны ли вы подтвердить это мнение теперь?

Ответ.Вы поступаете довольно жестоко и коварно, «спрашивая с меня» за Вандена, ибо Ванден выражает взгляды моей молодости. Я не могу сказать, что ныне придерживаюсь тех же воззрений. Толстой представляется мне ныне величайшим из романистов. Я по-прежнему считаю Пруста в числе четырех-пяти крупнейших имен, это уровень высшего класса. Достоевский в мои молодые годы значил для меня чудовищно много, но, как это часто случается, со временем я начал чувствовать, что его авторитет в моих глазах тускнеет. Пожалуй, я поместил бы Достоевского в высший класс, но на одно из последних в этом классе мест. В то же время я включил бы теперь в этот класс Бальзака и, как ни странно, Диккенса, которого я, становясь старше, ценю все выше. Мне кажется, что он единственный из английских романистов способен встать в один ряд с названными именами.