«Мысль изречённая есть ложь», – написал Тютчев. Но стиль Бортникова напоминает мысль неизречённую – там только первозданная правда.
От большой русской литературы эта проза унаследовала то, чего не найдёшь в прочих больших литературах мира. Её особенная стать – в жалости к человеку. (Диккенс и Гюго – исключения.)
Полная благих намерений, французская критика сегодня прочерчивает «творческую родословную» Бортникова – от Селина и Жене, такая наивная «генеалогия», конечно же, оставляет послевкусие.
Дмитрий Бортников никак не Селин и даже не Жене. Но его герой несчастлив – и стопроцентно правдив. Увидев на улице раздавленную собаку, обычно стараешься пройти, скользнув мимо глазом, а Бортников смотрит, неотрывно, во все глаза, – передаёт боль на расстоянии посредством слов. Не будь этого умения, этой тяги, быть бы Бортникову журналистом, просто описывающим раздавленных собак и падаль. (Тут, кстати и некстати, вспоминается «Падаль» Бодлера, у которого это, конечно, получилось по-другому.)
При этом Дмитрий Бортников не идёт на уступки господствующему стереотипу, и не только в художественной литературе. Он даёт донкихотский отпор современным тартюфам в статье «Чем хуже, тем лучше», опубликованной на страницах газеты «Монд» (от 11.02.2014). Ему осточертели карамельное прекраснодушие, сервильная русофобия, ныне предписываемые западной интеллигенции. Ему претит показуха вкупе с нарциссизмом современных деятелей культуры, видящих во внутреннем вогнутом зеркале лишь самих себя:
«Что за остервенение! Откуда взялась эта истерика тысячи кассандр, что с пеной у рта изрыгают свои нечистоты на берега Чёрного моря? Западная пресса плюётся ядом, но все никак не может доплюнуть. Больно уж далеко. Слюны не хватает!» /.../ «Когда в стельку пьяный Ельцин плясал на столе, оппозиция сидела по углам и подбирала крошки, сыпавшиеся с безумного царя! Словно больной Фальстаф, Ельцин мог нащупать почву лишь в падении. Сегодняшняя оппозиция неплохо поживилась за счёт его пьяных щедрот. Ох, как неплохо!» – считает российский писатель. И делает вывод: «Россия – это монархия, которая держится на безмолвии и любви народа. Перечитайте «Бориса Годунова»! Там все написано» . ( Перевод автора. )
* * *
Он живёт на севере столицы, у знаменитой «Блошинки», воспетой Раймоном Кено. Издаётся в Москве, Санкт-Петербурге, Париже. Получил недавно французский паспорт. Ему 47 лет – возраст, в котором современный писатель всё ещё считается молодым.
В его разных интервью мозаика парадоксов:
«Я написал книжку, которую сам бы хотел прочитать».
«Самое трудное не войти в литературу. Самое трудное – из неё выйти».
«Если нет таланта – обыденность вывалится на середину комнаты. Посреди самого праздника! И тогда – всё. Да. Тогда – уже всё!»
Теги:литература , литературный процесс
"Там у тебя в саду такой ПАТРИАРХ расцвёл!" - сказала мама. И я ринулась в сад, продираясь сквозь колючую розовую изгородь, бесцеремонно расталкивая толпу гомонящих на сильном ветру растений, и увидала[?]
Первородство его было неоспоримо. Ни за какую чечевичную похлёбку отдать его будет уже невозможно: слишком много влюблённых свидетелей его перворождения.
А рядом с молодым и сильным будущим патриархом всего рода уже следующим утром распахнул, разметал свои крылья, вострепетал огненным оперением шестикрылый Серафим. Его могучие багряные воскрылия трепетали и переливались огненными бликами на всю необозримую вселенную моего маленького сада.
Изо дня в день расцветали и светились в прозрачном утреннем воздухе всё новые и новые персонажи: «видимым же всем и не видимым».
Появилась целая толпа молодых, едва оперившихся ангелов. А за ними следом появились и горожане, и торговцы, и мудрецы, и оборванцы.
Ангелы в саду сначала прячутся. Не поддаются исчислению, опознанию и осознанию случившегося чуда: они всё-таки прилетели!
Ещё несколько дней назад это были «начинающие ангелы»: маки только распластывали свои крылышки и воскрылия. Но чтобы перевоплотиться и взлететь, надо было не просто блистать юной красотой, очаровывая ею окрестное пространство, нужно было пострадать от дождя и ветра, заматереть от житейских невзгод, набраться опыта.
И – преобразиться.
Стало быть, пустой и разрушенный зимними, грабительскими ветрами Иерусалим опять заселялся: это расцвели во всю силу и мощь гигантские огненные маки.
Читать дальше
