Евгений ПРИМАКОВ - ВОСЕМЬ МЕСЯЦЕВ ПЛЮС…

Вышесказанное передает настрой президента, его понимание необходимости незамедлительных и активных действий, способных обеспечить прорывы России в научно-технической области, которые могут и должны стать «локомотивом» для всей российской экономики. Однако от понимания до практических шагов – большая дистанция.

Я понимаю трудности Путина, связанные с доставшимся ему тяжелым наследством. Понимаю, что в результате ему приходится браться за решение огромного числа задач, растянутых по широкому фронту. Но сможет ли команда Путина отобрать главные из них и сосредоточиться в первую очередь на их решении – от этого зависит очень многое.

Конечно, «российское перепутье» на пороге XXI века проистекает и из неопределившегося характера того мирового контекста, в котором будет развиваться наша страна. В мире, как и в самой России, за 90-е годы произошли серьезнейшие изменения. Нет двух противоборствующих систем государств, объединившихся по идеологическому принципу. Нет сегодня и реальной опасности столкновения на глобальном уровне. В прошлое из жизни человечества ушли и мировые войны, когда государства объединялись в коалиции и шли «стенка на стенку».

Вместе с тем отсутствие перспективы мировых войн не идентично наступлению периода международной безопасности. Изменились лишь характер и масштабы угроз. Международные конфликты сбросили с себя политико-идеологическую, но в значительно большей степени, чем раньше, приобрели этническую, религиозную окраску. Усилия по их урегулированию затруднены тем, что, с одной стороны, они по большей части развиваются внутри государства, а с другой – имеют международную составляющую, например, экстремистско-исламскую.

Усиливается опасность международного терроризма, сомкнувшегося в целом ряде случаев с сепаратизмом. Чрезвычайную угрозу представляет и расползание оружия массового уничтожения.

На какую структуру будущего мироустройства все это наложится? Как ни звучит на первый взгляд парадоксально, в современном мире не сохранились супердержавы. Советский Союз перестал существовать, но и Соединенные Штаты, которые являются не только самым мощным в экономическом, финансовом, технико-технологическом, а теперь и в военном отношении государством, перестали быть супердержавой. «Супердержава» – категория «холодной войны». Отличительными признаками такого государства не могут быть только экономические, военные и иные преимущества. Супердержава должна выполнять функцию обеспечения безопасности целой группы стран. Причем в период, когда существует для них реальная и общая угроза. Естественно, что супердержава становится лидером этой группы, диктует ей свою волю, командует ею. Таким был Советский Союз. Такими были и Соединенные Штаты. Теперь условия изменились.

Симптоматично, что в самих Соединенных Штатах все чаще обозначается тенденция решать вопросы безопасности в отрыве в том числе и от своих партнеров по «холодной войне». Примером служит крен в сторону национальной системы ПРО. Но представляется, что такая тенденция проистекает и из стремления «развязать себе руки» на случай демонстрации или даже применения силы.

Обращают на себя внимание также призывы в США к отходу от «паритетного» сокращения вооружений с Россией, от той стратегической линии, которая выразилась в переговорах, соглашениях и в конечном счете в договорах СНВ-1, СНВ-2. Предлагается замена этого курса на самостоятельные решения в области стратегических вооружений.

В сентябре 2000 года Строуб Тэлботт в одном из интервью сказал, что теперь Соединенные Штаты будут вести переговоры с Россией по СНВ-3 лишь в «пакете» с переговорами об изменении Договора 1972 года по ПРО. В середине сентября меня посетил посол США Дж. Коллинз, которому я задал вопрос: не изменили ли Соединенные Штаты свою позицию по переговорам о дальнейших сокращениях стратегических наступательных вооружений в рамках СНВ-3? Ведь еще совсем недавно США заверяли нас, что сразу же после ратификации договора по СНВ-2 они готовы приступить к переговорам по договору СНВ-3. Более того, эта позиция была публично зафиксирована в совместном заявлении, принятом президентами двух стран в ходе их встречи на высшем уровне в Москве в сентябре 1998 года.

Посол Коллинз передал этот вопрос Строубу Тэлботту, и он 2 октября 2000 года направил мне письмо, в котором совершенно определенно подтвердил изменение американской позиции. Наделе это означает, что Соединенные Штаты могут отказаться от дальнейшего сокращения стратегических наступательных вооружений, если мы не откроем им дверь для легального выхода на создание национальной системы противоракетной обороны. Думаю, что такая позиция, занятая Вашингтоном, настораживает не только Россию. Но к сожалению, она существует. А ультимативная постановка вопроса о необходимости «пакетного» решения опять наводит на мысль о том, что в США достаточно серьезные силы продолжают мыслить категориями супердержавы. Сохранится ли такая тенденция при президенте Дж. Буше – не в первые месяцы его нахождения у власти, а в виде устойчивого курса?