Николай Воронов - Из путешествия по Дагестану

Что до местных кушаний, то это были – сыр и любимый горцами хинкал (вроде малороссийских галушек, огромной величины), поданный без навара и без всякой приправы. Горцы вообще плохие гастрономы, а дидойцы в особенности [7] О них идет молва, что они любят есть сырое мясо, отчего, быть может, явилось и прозвище их цези (орлы), в смысле – хищные из хищных. . Мясо вообще редкость на столе горца; большею частью он питается мучнистой пищей – толокном, хинкалом. Об овощах, о фруктах по крайней мере в Верхнем Дагестане редкий хозяин имеет понятие; огородов решительно никаких нет; как редкость, можно встретить кое-где тыкву, вьющуюся по изгороди крошечной терраски, засеянной табаком. Помню, нас чрезвычайно удивило, когда в ауле Тларата (в Анцроссо), на 8-й день нашего пути по Дагестану, принесли нам несколько бураков из одного бугунского аула: оказалось, что это, быть может, последний продукт огорода, разведенного там каким-то пленным, выращивавшим на верхнедагестанской почве огурцы и дыни. При таком положении огородничества в здешних местах неудивительно, что дидойский хинкал оказался без всякой приправы, без луку и чесноку, которыми его приправляют в других дагестанских обществах, более развитых, чем цунта (оборвыши), у тех и величина хинкала поменьше, а потому и удобосъедомее. «Мы едим маленький хинкал, – говорят они, – у нас нет настолько терпения, как у цунты, чтобы дожидаться, пока уварится большой»…

На следующий день мы отправились в дальнейший путь – в общество Капучу, или Бежита, но не кратчайшим путем, по ущелью, а поднялись на высокое безлесное плоскогорие Бешо с целью осмотреть с вершины его ущелье Шиитль, по-грузински – Илан-хеви (змеиное ущелье). Подъем продолжительный, но он недавно разработан трудами местных жителей прекрасно. Поднявшись на вершину, представляющую из себя продолговатую, покрытую травою плоскость, мы увидели глубокие извилины Илан-хеви, с скалистыми боками его по ту сторону, к подошвам гор Богозского хребта, безлесного, утесистого, с остроконечными вершинами, кое-где покрытыми вечным снегом. На дне ущелья виднелся жиденький лес и едва-едва очерчивались кое-где постройки аулов. Вид вообще мрачный, безжизненный. В этом ущелье раскинуто 14 дидойских селений, в которых числится с лишком 400 дворов; но все эти селения не составляют особого общества, а имеют только каждый свои особые общественные земли и угодья, которыми распоряжаются по усмотрению джамаата, подобно тому, как это делают и другие части Дидо – Шуратль и Асахо [8] Дидойское общество состоит из трех частей: Шуратля, Шиитля и Асахо, из которых каждое лежит в отдаленном ущелье. Всех селений в обществе (по камеральному описанию 1866 года) считается 36 и 2 отселка; в них дворов 1025, а жителей 3165 обоего пола. .

Между илан-хевскими аулами замечателен Китури, по той упорной обороне, какую он выказал в 1858 году, при разорении здешних аулов отрядом генерала Вревского, смертельно раненного именно при этом ауле. В числе наших проводников на Бешо был и один из распорядителей защиты этого аула, долго отстаивавшегося против натиска наших войск. Этот недавний враг теперь принадлежит к числу преданнейших России людей, занимает одну из почетнейших должностей в среде горцев – депутата в народном суде и смотрит таким добродушнейшим человеком, точно он в жизнь свою ни разу не обнажал оружия. Видно, с обстоятельствами переменяются нравы! В Верхнем Дагестане во главе народного управления сидят все еще шамилевские наибы; но теперь они, по крайней мере, с виду – агнцы…

Обогнувши Бешо в полугоре, мы опять въехали в ущелье Киди, к его вершине, повыше аула Инухо (Гинух). Этот крайний из дидойских аулов, на границе с Капучею, состоящий всего из 26 дворов, составляет по языку нечто особое от всего Дидо, претендует на самостоятельность или независимость от дидойского общественного распорядка, спорит за земли с кидеройцами и на сходке заявляет открыто, что и дидойский наиб и вся цунта их обижают. Такие сепаративные стремления со стороны 70 душ инухцев, забавные в другой местности, кажутся вполне естественными в Дагестане, где отдельность, уединенность, замкнутость местоположения дают все способы, а следовательно, порождают и стремления к тому, чтобы обособиться [9] Язык инухцев считается особым наречием дидойского языка, схожим с тем, на котором говорят жители селений Митрода и Хушеты в Ункратле, переселившиеся сюда из Дидо. Замечательно, что слова церковь и воскресенье (день) на инухском наречии выражаются одним и тем же словом. .