Михаил Кириллов - Красная площадь и её окрестности

В девяностые годы я потерял родную сестру Ольгу (блокадницу) и лучших своих друзей по Академии – Сашу Шугаева и Юру Филимонова. Ушли из жизни мой школьный учитель Алевтина Алексеевна Житникова и мой учитель профессор Евгений Владиславович Гембицкий. Они завещали мне несмотря на трудности «не спешить на посадку».

К девяностым годам мы уже похоронили наших родителей. Наша дочь – психолог, сын – врач.

Я, после 42-х лет службы в рядах Советской армии и отставки, руководил кафедрой терапии СГМУ и в Военно-медицинском институте, жена работала в школьной библиотеке. Сейчас мы оба на пенсии. У нас растут внуки.

Братья, о них я уже рассказывал в этой книге, работали в Рязани. Средний, Александр Михайлович, после срочной службы в Советской армии (в Махачкале), трудился инженером-оптиком на заводе, младший, Владимир Михайлович, – заводским инженером, а позже психологом в детском доме. И у них растут дети и внуки. У младшего брата и его жены – семеро детей и, теперь уже, – десятеро внуков. Его жена, Валентина Александровна, ещё при советской власти была награждена орденом «Материнская слава». Братья, члены РКРП, как я уже писал, приняли активное участие в защите Дома Советов в 1993 г.

В настоящее время семья Кирилловых насчитывает 44 человека: пенсионеры, рабочие и служащие, студенты, школьники, дошкольники. Бизнесменов среди нас нет.

Мы – выросшие и постаревшие, конечно, – в сущности всё те же «мальчики войны». Мы продолжаем дело нашего отца – коммуниста – Кириллова Михаила Ивановича. В изменившихся условиях, в эпоху торжествующих лавочников, наша семья продолжает трудиться, сохраняя преданность своим убеждениям.

Конец девяностых. Поезд «Москва-Саратов». В купе я вошёл первым. Вскоре в него с огромными тюками втиснулись ещё трое. Тюки, баулы, сумки заполнили всё, даже часть прохода и полки. Мне пришлось вжаться в угол у окна. Первый из вошедших пассажиров, подумал я, видимо, босс, второй – кассир, третий – на подхвате, прихлебатель. Я оказался как бы в первом ряду партера – прямо перед сценой, где началась какая-то пьеса.

Босс распечатал большую бутыль «Пепси» и поставил на стол ещё 5 бутылок пива. Он налил два стакана – себе и кассиру и жадно выпил. Налил ещё. Прихлебатель тоскливо ждал, когда же нальют и ему. Кассир пил мелкими глотками, продолжая считать. Периодически переспрашивал: «Кофточек было 10 или 11 блоков?» «Колготки тот, толстый, отдал за 100 или за 110?» И, выяснив, замолкал. Наконец, дали попить и прихлебателю. Открыли пару бутылок пива. Развернули в замасленной бумаге курицу и, разорвав её на куски, стали жевать их, заедая хлебом и запивая пивом. Чавкали, утирая руками жирные губы и щёки. Осмелел и прихлебатель, взбодрённый пивом, пристроился к курице, совсем уж подвинув меня на полке. Кассир успокоился, ел курицу медленно, выкидывая косточки на стол. Босс смеялся, громко вспоминая какие-то удачные моменты их предприятия.

Кассир насытился, громко отрыгнул, вытянул ноги в грязных потных носках, упёрся в мою полку и склонился на баул. Прихлебатель, уже без помех, доедал куски курицы, обгладывал кости, допивал оставшееся пиво, икал, хихикал. Он осмелел, стал говорить громко, подравниваясь к блаженствующему боссу. Но тот вскоре цыкнул на него, приказав вынести мусор и прибрать стол. Босс полез на верхнюю полку и улёгся там среди тюков. Кассир разместился внизу, посреди баулов. Залез наверх и втиснулся посреди вещей и прихлебатель. К 10 вечера все они уже дрыхли.

А утром шустренько встали, и вновь переругиваясь, взялись на свежую голову пересчитывать товар и свою долю прибыли, договариваясь, как доложить обо всём неведомому Главному боссу. Вытащив в Саратове всё своё барахло, они заполонили им половину перрона.

Всё – точно по А.Н.Островскому. Те же типы, то же неравенство и зависимость. Это наш «мелкий класс» в распоряжении «среднего класса». Класс выживающих, копящих помаленьку деньгу – опора и надежда Гайдара и таких как он, современных лавочников. Опора идеологов и практиков рыночного счастья. Портрет обывателей постсоветского времени.

В 1994-м году политик и штангист Юрий Власов писал: «Свобода домашнего животного всегда ограничивается миской, которую выставляет хозяин. Есть свобода, очень много свободы, но экономическое бесправие превращает её в ничто».

.

Девяностые годы. По «Маяку» было передано: в программу вступительных экзаменов в университетах уже не будут включены произведения Белинского (все), Герцена (все), Писарева (все), Чернышевского (все), Горького («Песнь о Буревестнике», «Слово о Ленине» и др.), Фадеева, Шолохова (в частности, «Поднятая целина»), Маяковского (все), Николая Островскоо (все). Даже Л.Н.Толстого («После бала»). Конечно, не будет известных статей Ленина.