Василий Аксенов - «Ловите голубиную почту…». Письма (1940–1990 гг.)

Но сегодня, скоро уже, я смогу отправить вам письмо, и спешу.

Вася, ты уж знаешь, наверное, про арест Жени Козловского, про обыски у Климонтовича, Лена [404]и Кенжеева [405].

Женька [406]позавчера весь день давал показания (с умом и волей).

Женька и его сподвижники по «Каталогу» – вплотную мой круг, то малое и первое, что я могла сделать, я сделала сразу же. Меня тревожат их обстоятельства, да и сама я, не с опаской, но с некоторой мрачностью нервов, ощущаю заботливый прищур присмотра.

Впрочем, я – в порядке, книги же и бумаги вывезли на всякий случай.

Вот, Вася, мой милый бесценный друг, что пишу я тебе вместо стихов и оповещений о том, как парит и бедствует душа.

Вошли Женька и Светка [407][кстати, Женя говорит, что, когда мы (Боря, я, Климонтович и Пригов) поехали в машине, за нами зачернело]. Ладно, Васька.

Про Кита: когда я получила твое последнее письмо (от 5 ноября), я поняла, что ты еще не знаешь, что я дважды видела Алешу с удовольствием и любовью.

(Вошел Пригов, сказал, что был еще один обыск, у человека, который не хочет быть упомянут, – у Кривомазова [408]. И в Ленинграде нечто в этом роде.)

Да, про Кита. Я говорила с ним по телефону. Он затем сам позвонил и собирался зайти, но пока не зашел. Я думаю, что ему, ребенку и мужчине, – не совсем ловко со мной и с нами. Я всегда очень прошу его располагать моей дружбой, как бы родством.

Дважды заходила Тоня [409]. Я приветила ее – как могла, от тебя и от себя.

Вася, с безмерной любовью и новым волнением читала я «Ожог», теперь его тоже свезли в укрытие.

Я радовалась победе твоей жизни и чудного таланта и победе убиенных над убийцами. Вообще – храни тебя Бог и нас в тебе.

В эти грустные, но напряженные даже до бодрости дни я радовалась чистому дружеству – нас, немногих, и как далеки, чужды мне остальные.

Васенька, пришел Пик.

Целую тебя со всем обожанием.

Маята, милая, целую, не расстаюсь с вами душой.

Но не печальтесь и не пугайтесь там чрезмерно!

Ваша Белла.

Родные Майя и Вася!

Вдруг подумала: с Рождеством и с Новым годом!

27 декабря 1981 (?) г.

Милые родные Вася и Майя!

Я провела с вами единственно и совершено счастливый мой день: 25 декабря. Я не видела ни одного человека, лишь птиц в окне и собак. Я медленно ходила, смотрела, улыбалась, елка громко оттаивала, я повесила на нее вашу иконку, крестик, вернувшийся ко мне от Лени Пастернака, Библию читала. Я не знаю, где про Рождество, и читала псалмы Давида, особенно 1-й, любимый. Все: яркая толчея птиц за окном (четыре сойки, два дятла, поползни и синицы), моя радость, трезвость, тишина – все это было вам, к вам, и ваш ответ был явствен.

Однако икона, и крестик, и Библия не упасли меня от антихристов, вещающих по ТВ о Польше, об Америке – негодуя, я даже усмехнулась, ведь и я думала о вас – в Америке.

Я не писала вам, а всей душой – вплотную соотносилась. А вчера (26) пошла позвонить (в тщетной надежде) Алеше, Кира [410]была так строга и мрачна, что я пообещала не звонить боле. Вася, только не говори ей, не усугубляй.

Вышла от Лиды [411](где звонила), увидела Дмитрия Александровича Пригова, Н. Ю. Климонтовича и В. Лёна (соблюдение отчеств – правило Пригова). Вновь оповестили о допросах по делу Козловского. Их просьба к тебе – о Козловском, у него что-то еще должно выйти, пусть, но с оповещением, что сидит (статья 190–1, изготовление, хранение, распространение клеветы). Все эти сведения, от меня, вяло прошли: да и то сказать, Сахаров [412], теперь Польша [413].

Все остальное, убогое, мы делаем здесь.

Кублановского не посадили, хотя твердо обещали. На всякий случай – экземпляр его письма к Апдайку, но это – в случае ареста, пока не надо.

Васенька, Маята, я пишу, пока Пик и Бигги и Хайдук [414]и дети пьют чай. Я тороплюсь отдать все письма к тебе, Вася.

Насчет ваших портретов – придумаем.

Я же – ничего, пишу новую штучку, как всегда – посвященную тебе.

Торопят, целую. Ваша, и лишь ваша, Белла.

Поздравляем с Собакой [415].

Васька! Майка!

Сегодня – разбор выставки (она хорошая была, Женька тебе пишет). Носят картины домой. Пишу наспех, потому что иду на прием – к тебе же, Вася [416], и тороплюсь.

Первое: Кит – очень хороший, и у него нет никаких плохих новостей, обещает закончить институт хорошо, просто ему в институте, безотносительно к фамилии, – невыносимо.