Василий Аксенов - «Ловите голубиную почту…». Письма (1940–1990 гг.)

Что нового? Как проводишь лето на переделкинских перспективах? Как чувствуешь себя и как работаешь?

Здесь уже две недели совершенно южная жара, море теплое и спокойное. Леха очень много плавает и играет в футбол <���…>.

Я продолжаю занятия бегом, поменьше – из-за жары. Недавно был задержан пограничным патрулем во главе с сержантом по фамилии Кочетов [200]. Несколько раз ездил в Калининград и в Клайпеду, и в Палангу, встречался с литовцем, своим другом Красаускасом [201]. Удивительные беседы за мороженым и соком!

Здесь мы по традиции читаем Томаса Манна – ведь манновские места. Как говорят экскурсоводы, «великий писатель проводил здесь свой досуг, общаясь в тишине со своими персонажами». Удивляюсь без конца его глубочайшим проникновениям.

Каждый вечер приносит сногсшибательные новости из Иордании, Индии, Судана, < нрзб >, Парижа.

Пиши по адресу на конверте. Привет Евгению Николаевичу [202].

Целую.

Вася.

Москва. Апрель (?) 1974 г.

Дорогая мамочка!

Звонила Ляля Россельс [203]и сообщила, что ты довольна Дубултами, и впрямь сейчас трудно найти место на земле холоднее и гаже, чем в Москве. Страннейшая картина – свежая зелень и ноябрьские холода. Три дня назад шел густой снег.

Я уехал в Рузу [204]в тот день, когда Демичев [205]решил со мной побеседовать. Закон вредности. Беседа отложилась на неделю, но вот она состоялась, о чем я тебе уже сообщил телеграммой. Разговаривали больше полутора часов. Я сказал все, что хотел сказать, и почти по всем пунктам встретил понимание. Результат (практический): «Железку» будет рассматривать отдел культуры ЦК, и сам Демичев выразил желание прочесть. Мне показалось, что он хочет помочь. Были высказаны весьма широкие взгляды на искусство. Политических вопросов не касались.

В конце разговора я поднял вопрос о передвижениях и, в частности, о приглашении в Калифорнию.

«Езжайте, куда хотите, у нас нет возражений против Ваших поездок», – таков был ответ. Прощаясь, просил в случае разных сложностей вновь его беспокоить.

Ну вот – уж не знаю, какие будут плоды этой встречи, но она состоялась, и это для меня важно.

Во всем остальном (кино, книги и т. д.) дела или не сдвинулись, или почти не сдвинулись, но это уж как обычно: администрация наша как ленивая продавщица в магазине.

У Майки [206]тут дикие неприятности с дочкой, я в них тоже волей-неволей введен, пытаемся разобраться.

Кит сегодня кончил 7-й класс. Весь – в велосипеде. Наверное, я их отвезу в Ниду и сразу же приеду. Вдруг меня стали оформлять в делегацию на неделю Балтийских стран в ГДР [207], а это мне нужно еще и для ДЕФовских [208]дел. Словом, суета, холод, автомобиль, а хочется тишины, тепла и автомобиля.

Целую.

Твой Вася.

(открытка)

Под Таллином. 9 августа 1975 г.

Дорогая мамуля!

Надеюсь, нашу телеграмму ты получила вовремя. Мы сняли комнатенку под Таллином и ездим каждый день на тихий маленький пляж. Погода эти дни была хорошая, но сейчас что-то набежали тучки. В воскресенье или в понедельник двинемся дальше, в Вильнюс, оттуда Майка вылетит в Москву. Из Вильнюса брошу открытку, а ты мне напишешь уже в Ниду, до востребования: как себя чувствуешь, появилась ли Тонька, как прошла операция у нрзб и прочие московские новости, а если прочих нет, то

No news – good news.

Целуем.

Твой Вася и Майка – бедняжечка, у которой на ноге шишка.

Чтение архивов советского гэбэ наполняет душу мраком, а тело свинцом. Особенно, если ты читаешь «дело» своей собственной матери. Особенно, если твоя мать – Евгения Гинзбург, написавшая потрясающий человеческий и литературный документ, основанный на этом гнусном «деле», книгу «Крутой маршрут».

Парадоксальный результат соединения этих, казалось бы несоединимых стихий, полицейского протокола и литературной страсти: мерзавцы, оформлявшие грязное насилие преступного государства над молодой казанской интеллигенткой, спасены от забвения. Не будь «Крутого маршрута», все эти подписи под протоколами допросов и очных ставок через 56 лет оказались бы просто анонимами, теперь мы видим за ними литературные, то есть человеческие образы, образы недочеловеков: Ельшин, Бикчентаев, Веверс…

В каком-нибудь будущем издании, может быть, стоило бы поместить под одной обложкой «Крутой маршрут» и «дело Е. С. Гинзбург», извлеченное из-под более чем полувекового спуда историком и архивистом Литвиновым. Глухой вой погибшей теперь машины террора еще острее донес бы до читателей будущих поколений трагическую, но всегда каким-то удивительным образом просветленную ноту «Маршрута».