Роберт Фалкон Скотт - Экспедиция к Южному полюсу. 1910–1912 гг. Том 2

Начав с тюленьего супа, признанного всеми самым мастерским произведением искусства нашего повара, мы перешли к ростбифу с жареным картофелем и брюссельской капустой. Затем следовали: пылающий плумпудинг и прекрасные пирожки, наконец, изысканная закуска из анчоусов и тресковой икры. Это был не просто чудный обед, а настоящий пир, если прибавить к нему расставленные по столу разнообразные лакомства, вроде жареного миндаля, обсахаренных фруктов, шоколадных конфет и т. п.

Кроме всего этого – обилие шампанского и целая армия бутылок с различными ликерами, так что, когда очередь дошла до тостов, было из чего выбрать.

Я произнес маленький спич, в котором обратил внимание слушателей на то обстоятельство, что настоящим празднеством отмечается не только середина зимы, но и середина плановых экспедиционных работ. (Боюсь, что есть между нами люди, не думающие о том, как быстро летит время, и только еще принимающиеся за работы, которые должны бы быть в полном ходу.)

Я начал свой спич с упоминания того, что мы пережили за прошедшие лето и ползимы, что впереди еще ползимы и второе лето и нам надлежит в точности знать, каково наше положение во всех отношениях. Благодаря умению и стараниям лиц, заведующих хозяйством и животными, у нас сохранено достаточное количество припасов и перевозочных средств для достижения главной цели. Многое в будущем, сказал я, зависит от случая, но опыт подсказывает, что невозможно найти людей, более способных поддержать меня в предстоящем походе к полюсу, нежели те, кто весной пойдет со мной на юг. В заключение поблагодарил всех за оказанное мне доверие и единодушную помощь.

Мы выпили за успех экспедиции, после чего все сидящие за столом сказали по нескольку слов. Результат получился весьма характерный: можно было наперед знать, в каком духе выскажется каждый.

Само собой разумеется, что все говорили коротко и скромно. Неожиданностью была глубокая сердечность, с какой товарищи отзывались обо мне, из-за чего я вынужден был просить прекратить любезности. Все же приятно было убедиться, что мое отношение к ученым членам экспедиции искренно оценено. Я почувствовал теплую благодарность к этим добрым, милым юношам за их задушевные слова.

Если успеху способствуют взаимное расположение и добротоварищеские отношения, то мы, поистине, заслуживаем успеха. С самого начала экспедиции не было ни одной размолвки между кем-либо из членов нашей компании. К концу обеда водворилось веселое настроение.

Комната была освобождена для Понтинга и его фонарей. Граммофон играл вовсю.

У стола отвинтили ножки и поставили его стоймя. Стулья расставили рядами. Получилась очень приличная аудитория. Понтинг с умным расчетом дождался этого случая, чтобы показать нам ряд диапозитивов собственного изготовления с видами окрестностей. Никогда я так не ценил работу Понтинга, как теперь, при виде этих прекрасных картин. Без всякого сравнения они превосходят все, что до сих пор достигнуто фотографией в этих широтах. Наша публика шумно аплодировала.

После представления стол снова поставили на ноги и на нем был приготовлен пунш, который мы пили за здоровье партии Кэмпбела и наших добрых друзей на «Teppa Нова». Потом стол убрали опять и образовалась кадриль.

К этому времени действие возбуждающих напитков на людей, столь давно привыкших к безусловно трезвой жизни, сильно дало себя знать. Биолог ушел спать. Молчаливый Отс через край кипел весельем и непременно хотел танцевать с Антоном. Эдгар Эванс неуклюжим шепотом признавался всем в своих искренних чувствах. Патрик, или просто Пат Кэохэйн, сделался невозможным ирландцем и все затевал споры о политике. Клиссолд сидел, широко ухмыляясь, и только время от времени от восторга испускал зычное «ура» или ни к селу ни к городу вставлял какую-нибудь тяжеловесную шутку. Остальные с разгоревшимися глазами пользовались редким угощением с таким усердием, которое в другое время, наверно, не вызывало бы столь снисходительной улыбки.

Вдруг среди общего разгула появился Боуэрс, и за ним несколько человек внесли громадную «рождественскую елку» с ветвями, увешанными горящими свечами, пестрыми хлопушками и маленькими подарками для всех, предусмотрительно заготовленными, как я потом узнал, сестрой Уилсона. Самую «елку» соорудил Боуэрс из палок и прутьев, искусно связанных бечевками; «ветви» он обернул цветной бумагой. Все это было сделано замечательно ловко, и раздача подарков доставила огромное удовольствие.