Февральская революция была восторженно встречена всеми, кого я знаю из близких нашей семьи.
Сколько смогу, расскажу об эволюции научных взглядов отца в те годы, пользуясь его собственными воспоминаниями на эту тему.
Первые мысли о возможности математизации морфологии возникли у отца на основании самостоятельного чтения, в частности сочинений Скиапарелли «О сравнительном изучении естественной органической и чистой геометрической формы». Отец упоминает о разговоре с В. Н. Беклемишевым на Мурманской биостанции в 1912 году о гармонических очертаниях придатков тела морских кольчатых червей; уже тогда у него возникла мысль о возможности дать этим придаткам (параподиям) математическое описание. В своем дневнике он писал: «Я задаюсь целью написать со временем математическую биологию, в которой были бы соединены все попытки приложения математики к биологии…».
В студенческие годы отец был «ортодоксальным дарвинистом», как и большинство преподавателей университета. В 1906–1910 годах он был поглощен лабораторными исследованиями и относился к «философствованиям», по выражению К. Н. Давыдова, «с нескрываемым омерзением». В философии он считал себя «сознательным варваром», полным ее отрицателем. И именно в таком настроении он услышал в 1911 году в Биологическом обществе при Академии наук (Петербургский филиал Международного Биологического Общества) доклад Александра Гавриловича Гурвича «О механизме наследования форм», в котором была развита идея, впоследствии получившая название морфогенетического поля. В своих воспоминаниях об А. Г. Гурвиче (1957) отец пишет, что доклад произвел на него «ошеломляющее впечатление… математическим подходом, смелостью идей, исключительной новизной и убедительностью».
После встречи с Гурвичем у отца изменился масштаб оценки человека. Как он сам пишет: «Огромное большинство знакомых мне ученых много потеряло в моих глазах. И это несмотря на то, что нас с А. Г. вряд ли можно было назвать единомышленниками. Почти по всем вопросам как науки, так и общего мировоззрения, у нас были длительные споры, и мы редко договаривались до согласия…»
Я с детства хорошо помню А. Г. Гурвича. Он был на 16 лет старше отца. Его образ, дополненный рассказами разных лиц, остается живым до сих пор; особенно запечатлелось в памяти то, что отец всегда называл его «своим дорогим другом и учителем».
1 января 1914 года отец поступил ассистентом на кафедру профессора С. И. Метальникова на Высших женских Бестужевских курсах в Петербурге, а с осени 1915 на тех же курсах стал ассистентом профессора А. Г. Гурвича, что еще более способствовало сближению отца с А. Г. Но военная служба (отец был призван «ратником ополчения» как «оставленный при университете») в Химическом комитете при Главном артиллерийском управлении (под началом крупного ученого, химика, генерала Ипатьева) прервала начатую работу.
Научная работа отца возобновилась в 1918 году в Таврическом университете в Симферополе, куда съехались многие знаменитые ученые России. Отец мой поехал туда с помощью Якова Ильича Френкеля, своего друга. Туда же был приглашен и А. Г. Гурвич, и отец стал ассистентом на его кафедре. Всей семьей (с няней и горничной) мы поехали в Крым.
Смутно помню темные вагоны, страх при пробуждении по ночам, обыски в поездах, солдаты с винтовками, везде вооруженные люди, стук прикладов об пол. Помню, что было страшно. И помню отца своего веселым и спокойным… Ему тогда было 28 лет.
О том, как работал Таврический университете, написано много. Состав этого университета стал таким блестящим, каким мог бы гордиться любой университет мира. Среди них были Н. М. Крылов (математик), В. И. Смирнов, О. В. Струве, А. А. Байков, Н. И. Андрусов, В. А. Обручев, В. И. Вернадский, В. И. Палладин, Л. И. Кузнецов, Г. Ф. Морозов, С. И. Метальников, Э. А. Мейер, П. П. Сушкин, Б. Д. Греков, Я. И. Френкель, И. Е. Тамм и многие другие.
В Крым отец приехал уже как биолог с философским уклоном. Еще в 1917-м он написал свою первую натурфилософскую статью «Механизм и витализм как рабочие гипотезы». В университете в Крыму он сделал ряд сообщений по общим вопросам биологии; среди них важнейшим для его научной характеристики был доклад «О возможности построения естественной системы организмов».
Мы прожили в Крыму три года. Время было очень трудное. Жалованья отца для семьи в пять человек (и еще няня) не хватало. Отец искал дополнительный заработок, помню, как они с Я. И. Френкелем работали грузчиками на виноградниках, на пилораме. Мать поступила в какое-то советское учреждение секретарем. И все же еды было мало, я хорошо помню, что мы часто испытывали голод. Помню «изъятие излишков у буржуазии»: обыск, солдат у дверей, женщину в кожаной куртке, которая рылась в чемоданах и кофрах, отца, совершенно спокойно и охотно выдвигавшего ящики и отдававшего все, что у него хотели «изъять». Нам с няней было очень страшно. И странное дело – я помню, что отец казался нам довольным всем происходящим. Нередко у него вырывалась фраза: «чем меньше вещей, тем больше свободы у человека». И уже тогда мы знали, что горевать из-за потери вещей – очень скверно, стыдно и даже низко.
Читать дальше