Лилия Задорнова - VLADI. Владимир Скулачев

– Жила тогда наша семья в Москве в доме № 5 по Каляевской улице. В доме жили в основном сотрудники Наркомата иностранных дел и Наркомата внешней торговли. В одну из недобрых ночей тридцать седьмого большинство наших соседей было арестовано. Дом был семиэтажный, на каждой площадке – по две квартиры, а всего в подъезде четырнадцать. В одну ночь в нашем подъезде двенадцать квартир из четырнадцати были опечатаны, – спустя много лет рассказывала Розалия Захаровна эту страшную быль своему старшему внуку Владику, который навсегда запомнил неописуемый, смертельный ужас в ее глазах.

Так Владимир Скулачев в двухлетнем возрасте избежал участи «внука врага народа», а вся семья – репрессий и уничтожения.

Спустя одиннадцать лет после этих событий, в начале 1948-го года, Розалия Захаровна убедила Арона Марковича сходить в собес и попросить о повышении пенсии: при всех его заслугах перед партией и государством пенсия Арона была мизерной и позволяла им лишь еле-еле сводить концы с концами. Арон Маркович, помня наставления жены, подробно поведал принимавшему его работнику пенсионной службы о своем трудовом пути и заслугах перед партией. Сотрудник собеса к просьбе Арона Марковича отнесся со всем вниманием и предложил ему подробнейшим образом письменно изложить автобиографию.

– Позвольте, Арон Маркович, – удивился сотрудник собеса, ознакомившись с написанным, – но почему же при всем этом вы сейчас беспартийный?

– Я принципиально расхожусь с линией Сталина.

– Я вас не знаю, – сказал сотрудник, услышав это. Он встал, подошел к деду, ласково обнял его за плечи и проводил к двери кабинета. – И вас тут не было, – закончил он на прощание, возвращая Арону исписанный им лист бумаги.

Так поход Арона Левитана за повышением пенсии оказался безрезультатным. Узнав о диалоге в собесе, Роза схватила оказавшуюся под рукой драгоценную тарелку саксонского фарфора белоснежного цвета с тонкой, как кровеносный сосуд, красной окантовкой и со страшной силой швырнула ее на кафельный пол в кухне. Привезенный ими когда-то из-за границы сервиз саксонского фарфора был единственным нажитым ими за все годы «состоянием».

– Аря, ты идиот! Сегодня ночью всех нас арестуют! – в ужасе от осознания произошедшего прокричала она.

Увидев, что лицо у Арона стало белее только что разбитого ею фарфора, взяла веник, опустилась на пол и, стоя на коленях, принялась заметать следы содеянного.

– Прости меня, дуру! Ничего нам не будет, наш Бог хранит тебя, святого, и нас всех вместе с тобой! – не спуская полных слез глаз с мужа, причитала она, впервые при внуке произнося вслух слово «Бог».

Сотрудник собеса не донес на Левитана, хотя «выявление антисоветчика» в тот год могло дать ему определенные привилегии, в том числе и продвижение по службе. Накануне в Минске был убит Соломон Михоэлс – всемирно известный театральный режиссер и еврейский общественный деятель. Ходили упорные слухи, что убит он был по прямому приказу Иосифа Сталина, а само убийство было замаскировано под дорожно-транспортное происшествие.

Через два года Арон Маркович Левитан, не оправившись от второго инфаркта, умер в своей московской квартире в доме на Каляевской улице. Последние слова его были обращены к любимой жене, всю жизнь хранившей ему верность. Иногда он называл ее именем «Йоза», данным Розе их дочуркой, когда она еще в силу своего малолетнего возраста не выговаривала букву «р».

– Йоза, – с трудом произносил он слова, – прости меня, что я кричу: очень больно!

Похоронили Арона Марковича Левитана на Донском кладбище в Москве. После смерти мужа Розалия Захаровна резко переменилась.

– Из властного главы семейства, ведущего недрогнувшей рукой мудрого кормчего «лодку жизни» в штормовых волнах проклятого века, она превратилась в добрую старушку, без каких-либо претензий на руководство кем бы то ни было… – так метко и с любовью скажет о ней спустя годы внук ее Владик.

Отец В.П. Скулачева Петр Степанович Скулачев родился в 1907-м году в маленькой деревеньке Малятино Тихвинского уезда Калужской губернии, что ютилась вблизи самых верховьев реки Оки и располагалась километров на сто южнее родины Арона Левитана – Вязьмы. Деревня эта находилась в глухом, почти первобытном лесу. Это была южная окраина знаменитых брянских лесов. «Шумел сурово брянский лес, спускались синие туманы…» – именно об этих лесах поется в песне Г. Абрамова. Лес тянулся на сотни километров, был сильно заболочен и практически не пригоден для жизни людей. Чтобы выжить в таких условиях, жителям тех мест нужно было иметь какую-никакую пашню, на которой они могли бы выращивать кормившие семьи злаки: овес, просо, ячмень, рожь, пшеницу, гречиху. А в каких-нибудь пятидесяти километрах к югу начиналась Воронежская губерния, рекламировавшая свои плодородные земли знаменитым кубом чернозема: в длину и по высоте – в рост человека. Куб извлекали из почвы и в специальном музейном помещении демонстрировали приезжим, которые не верили, что плодородный слой может быть таким глубоким. Как писал в своих записных книжках А.П. Чехов, «почва такая хорошая, что если посадить в землю оглоблю, то через год вырастет тарантас».