Алексей Митрофанов - Садовое кольцо – 2. Прогулки по старой Москве

Планировка второго этажа очень продумана и рациональна. Сочетание центрического плана и анфиладности при обилии внутренних лестниц кажется созданным по рецептам, изложенным в учебнике архитектуры 1789 года: «Каждый ярус разделяется на особливые апартаменты, кои хотя и соединены между собой, однако имеют особливые входы. На сей конец делают в доме побочные лестницы или также, кроме главной лестницы, небольшие лестницы со двора»… Сзади дома был обширный сад. В середине XIX века он имел характерную английскую планировку. Сабанеева упоминает аллеи из акаций, шедшие по обеим его боковым сторонам».

Именно здесь собиралась верхушка Северного общества, а также гащивали Кюхельбекер, Пущин и другие современники Евгения Петровича, сегодня ставшие легендами.

* * *

На углу же с Большим Девятинским переулком – дом, принадлежавший матери писателя и дипломата А. С. Грибоедова. Правда, не подлинный – он был воссоздан в 1973 году по чертежам. Здесь Грибоедов провел свое детство и юность, именно про этот дом он писал С. Н. Бегичеву: «В Москве все не по мне. Праздность, роскошь, не сопряженные ни с малейшим чувством к чему-нибудь хорошему. Прежде там любили музыку, нынче она в пренебрежении; ни в ком нет любви к чему-нибудь изящному, а притом „несть пророк без чести, токмо в отечестве своем, в сродстве и в дому своем“. Отечество, сродство и дом мой в Москве. Все тамошние помнят во мне Сашу, милого ребенка, который теперь вырос, много повесничал, наконец становится к чему-то годен, определен в миссию, и может со временем попасть в статские советники, а больше во мне ничего видеть не хотят».

Да, Грибоедов не особенно любил Москву. Писал тому же Бегичеву: «В Петербурге я по крайней мере имею несколько таких людей, которые, не знаю, настолько ли меня ценят, сколько, я думаю, этого стою, но по крайней мере судят обо мне и смотрят с той стороны, с которой хочу, чтобы на меня смотрели. В Москве совсем другое: спроси у Жандра, как однажды за ужином матушка с презрением говорила о моих стихотворных занятиях и еще заметила во мне зависть, свойственную мелким писателям оттого, что я не восхищаюсь Кокошкиным и ему подобными».

Тем не менее, часто гостил в отчем доме. Признавался: «Этот дом родимый, в котором я вечно как на станции: – приеду, ночую, исчезну».

Отсюда же он призывал Кюхельбекера: «Пиши мне в Москву, на Новинской площади, в мой дом».

Один из современников, В. И. Лыкошин вспоминал: «Дом Грибоедовых был под Новинским, с большой открытой галереею к площади; можно посудить, как счастливы мы были, когда на святой, во время известного катания, мы толпились на этой галерее в куче ровесников и взрослых, собиравшихся смотреть, что происходило под Новинским».

О самом же гулянии – в книге «Прогулки по старой Москве. Арбат».

Здесь же произошло своего рода «открытие» московским обществом комедии «Горе от ума». Якобы, композитор Виельгорский, оказавшись в доме Грибоедовых, начал в рассеянности перебирать бумаги, в беспорядке разбросанные на крышке рояля. Среди них были фрагменты рукописей. Виельгорский углубился в чтение. И уже через несколько часов он носился в санях по московским знакомым, выкрикивая: «Грибоедов сочинил пьесу, каковой еще не знала наша словесность».

7 ноября 1918 года рядом с грибоедовским особняком (в то время – еще настоящим) открыли памятник Жану Жоресу. Он был гипсовым и вскоре развалился. Остались только постамент и камень, что участвовал в нехитрой композиции скульптуры. Этот странный комплект дожил до тридцатых годов и, поскольку на особняке висела мемориальная доска, его считали «камнем Грибоедова». И не замечали всей бессмысленности этой версии.

* * *

За домом Грибоедовых отходит влево от Садового кольца Большой Девятинский переулок, названный так в честь церкви Девяти Мучеников Кизических что на Кочерыжках. Это дорога выводит к Прохоровской мануфактуре, более известной под названием Трехгорки – крупнейшей ткацкой фабрике Москвы и одной из крупнейших в России.

Исследователь московского купечества Павел Бурышкин так описывал род Прохоровых: «Монастырский крестьянин Троице-Сергиевского посада Иван Прохорович Прохоров служил при Московском Митрополите и в половине XVIII века переселил всю свою семью в Москву. По освобождении монастырских крестьян от крепостной зависимости, Иван Прохорович приписался в мещане Дмитриевской слободы в Москве.

Единственный его сын, Василий Иванович, служивший приказчиком у одного старообрядца, занимавшегося пивоварением, после 1771 года завел собственное дело, – он устроил в Хамовниках небольшую пивоварню. Но он был человеком благочестивым и богобоязненным: занятие пивоварением не соответствовало его убеждениям, и он решил искать другого производства. Судьба свела его с Ф. А. Розановым, работавшим на ситценабивочной фабрике и знавшим набивочное производство.