Элисабет Осбринк - 1947

Не подлежит сомнению вот что: в конце 1946 года он едет в старинный купеческий город Фленсбург, километрах в десяти от датской границы. Там его встречает датский эсэсовец-доброволец Вагнер Кристенсен и провожает в датский поселок Падборг, расположенный без малого в десяти километрах.

«Мы водили беглецов по тропе через болото и через границу».

Молодому Кристенсену нравится Йоханн фон Леерс – позднее они будут поддерживать контакт, – и он провожает нового друга дальше, через Данию в Копенгаген, где уже другие переправляют его на лодке через Эресунн.

«Я не мог путешествовать, поэтому им пришлось ездить ко мне», – будет позднее с гордостью вспоминать Энгдаль, тщательно избегая называть имена.

Несколько тысяч беглых нацистов Энгдалю и его товарищам удается обеспечить работой. Верфь «Коккум» и производитель счетных аппаратов «Аддо» охотно идут навстречу, при условии, что Энгдаль ни словом не обмолвится об этом в своей газете «Веген фрамот» («Путь вперед»). Все они понимали, что требуется: действовать, но скрытно, без света.

Пер Энгдаль – поэт, журналист, фашистский лидер. Шведская полиция считает его подлинным основоположником шведского нацизма.

«Уже перед войной он был известен как шведский нацист, имевший превосходные связи с международным нацизмом. Он был персона грата в Берлине и Риме. <���…> Еще в конце 1945 года Энгдаль завязал контакт с оставшимися за рубежом нацистскими и фашистскими ячейками», – пишет центральное полицейское ведомство, Государственная полиция, в отчете начала 1950-х годов.

Всего за несколько дней до наступления нового 1947 года пятеро мужчин собираются в Риме на проспекте Реджина-Элена. Журналист, археолог, ревизор, профсоюзный лидер и человек, утверждающий, что он внебрачный сын Бенито Муссолини. Сообща они учреждают Итальянское социальное движение (Movimento Sociale Italiano), основанное на тех же идеях и идеалах, что и фашистская партия Муссолини. Это движение быстро приобретает множество приверженцев и получает от частных лиц крупные денежные дотации. Уже через несколько месяцев по всей Италии открываются местные отделения, и движение может начать свою работу, нападая на демократию и противодействуя коммунизму. И не только в Италии. Их цель – новая Европа.

Фалангисты в Испании, перонисты в Аргентине, британские фашисты во главе с Освальдом Мосли, неонацисты, нелегально собирающиеся в Висбадене под руководством Карла-Хайнца Пристера. И Пер Энгдаль в Швеции. Они в подполье и действуют, меж тем как мир смотрит в другую сторону. Уже сейчас они создают собственную хорошо организованную курьерскую службу, чтобы обходить паспортные, визовые и валютные ограничения. Вскоре эти люди сблизятся, даже встречаться будут. Накопленная инерция маятника, который качнется вспять.

Девятнадцатого января в Польше проходят выборы. Но за последние недели полумиллиону поляков предъявили обвинение в сотрудничестве с нацистами и в наказание лишили права голоса. Более 80 000 членов антикоммунистической партии «Польске стронництво людове» арестованы прямо накануне выборов. Около 100 из них убиты польской тайной полицией.

В результате коммунисты одерживают грандиозную победу.

На Ялтинской конференции 1945 года Сталин обещал Польше свободные выборы, но это – смертельный удар по многопартийной системе.

Сын египетского часовщика, Хасан аль-Банна, желает повернуть время в сторону ислама. Некогда он был любознательным ребенком, своенравным и энергичным, как его мать, и более устремленным вовне, чем отец. Мировое время выверялось в отцовской мастерской, где немые циферблаты ждали стрелок, в коробках поблескивали крохотные подшипники, а сам звук отремонтированных часов становился наградой за труды. Тиканье, четкое и ровное, сообщало, что и вещь, и время пришли от беспорядка к порядку, от хаоса к контролю.

За пределами отцовской мастерской лежал Египет с его пшеничными полями, с людьми, гнущими спину под презрительными взглядами англичан. Несвободная страна. И так же густо, как пшеничные колосья в полях, стояли стихи в Коране.

Мальчик выучился ремеслу, стал часовым мастером. Когда находишься в помещении, полном часов, время становится и другом, и врагом. И когда разбираешь часы, рассматриваешь их внутренность, а затем заставляешь время снова идти, оно становится силой, которой можно управлять.

Самолет мчит Симону де Бовуар в Нью-Йорк. В салоне, рассчитанном на сорок человек, всего десять пассажиров, так что уже на борту она чувствует себя заблудшей. Словно оставляет позади, в Париже, свою жизнь. Впереди откроется что-то другое, новое, и сделает ее кем-то другим. Самолет в воздухе. Двадцать пятое января. Она пишет: «Я нигде. Я где-то в другом месте. Какое теперь время?»