Владимир Малышев - Необыкновенное путешествие из Рима в Афины. Признания журналиста

Популярными у нас были и были прыжки на полном ходу с трамваев, у которых тогда не было автоматически закрывающихся дверей. Прыжок мог оказаться удачным, а можно было и остаться без ног.

Другим любимым развлечением ленинградских мальчишек тех лет были путешествия по крышам сараев. Газ в квартиры еще не провели, и все питерские дворы загромождали разнокалиберные дровяные сараи. Прыгать с крыши на крышу – был наш любимый спорт, потому что никаких спортивных площадок нигде во дворах, конечно, не было. Но и опасный, разумеется. Иногда можно было ободраться до крови гвоздями, или свалиться вниз и свернуть себе шею.

Зимой, в любой мороз, мы шли с братом в наш сарай – у каждой семьи во дворе был свой – и пилили там при тусклом огне свечки дрова, которыми потом топили печь и кухонную плиту. В те годы Васильевский остров, где я провел школьные и студенческие годы, считался самым хулиганским в Питере районом. «И каждый вечер в час назначенный» из подворотен выходили вовсе не томные блоковские барышни, а бледные личности в брюках клеш и низко надвинутых на глаза, модных тогда мохнатых кепках-лондонках. Из темных переулков доносился громкий разбойничий свист и чьи-то жалобные крики: «Караул, грабят!». Возвращаться домой из школы, – а зимой в Питере темнеет рано, – надо было дворами, далеко стороной обходя эти опасные шайки.

Отец мой, морской офицер, всю войну провоевал на Балтике. До сих пор у меня сохранилась его фотография: бледный после ранения молодой капитан в черном кителе с орденом «Отечественной войны». Рядом – кудрявая совсем еще молодая девушка с модной тогда прической «а ля Нина Дурбин» – моя мать, которая во время войны работала в строительном батальоне – копала под окруженным Ленинградом противотанковые рвы и строила под немецкими бомбами «Дорогу жизни» через Ладожское озеро. За эти подвиги ее наградили медалью «За оборону Ленинграда». Что, впрочем, потом оказалось недостаточным, чтобы получать ветеранскую пенсию.

А где ваши военные документы? – строго спросили ее, как она потом мне рассказывала, в собесе.

Да вот, медалька «За оборону» есть… – робко ответила моя мать.

Медаль – это не документ! – решительно возразили вершители судеб питерских стариков и отправили ее восвояси.

Документы ее стройбата, конечно, не сохранились. Какие там документы! Когда мать с отцом вернулись после снятия блокады в нашу квартиру на 15-й линии Васильевского острова, то она оказалась пуста. Чтобы спастись от холода, соседи не только сожгли все книги и мебель, но даже доски от паркета. В дни помпезных празднований 300-летия Петербурга многие забыли, что в нем творилось в годы блокады. Мать рассказывала, что когда утром выходила из дома, то иногда трудно было открыть парадную: в ней стоймя стояли, плотно прижавшись друг к другу, окоченевшие покойники. При артобстреле люди не успевали добежать до убежищ и прятались в парадных, там их и убивали осколки. А трупы умерших от голода лежали в сугробах вдоль тротуаров, их долго никто не убирал. Когда я приезжаю в Питер и вхожу в свой дом, то всегда щупаю руками эту толстую дубовую дверь парадной, окрашенную уже в советские времена коричневой шаровой краской. Ведь она – сама история! Сколько всего видела! Дом был построен в 1913 году, о чем свидетельствует надпись, выложенная кафельной плиткой на фасаде, каким-то старательным немецким купцом.

А еще меня поразил рассказ матери о том, как их стройбат попал однажды под обстрел возле кладбища на окраине Ленинграда. Бомбы попали в могилы, и скрючившихся на земле девчонок в солдатских шинелях завалило сверху гробами и разорванными на части истлевшими покойниками. Так эти вчерашние школьницы и пролежали вместе с ними на обледенелой земле всю ночь. Натерпелись страху. А может, им приходили в голову и мысли вполне философские. Ведь «под каждой гробовой доской…» и т. д.

Какую же награду получили мои родители после этой ужасной войны? Нет, никто, слава Богу, не пострадал от репрессий, никого не посадили. Но отец был тяжело ранен и потом долго болел. Двое его братьев, мои дяди, умерли сразу после войны. Один был контужен в голову, пришел с фронта живым, стал играть в футбол – он был заядлым игроком, – мяч попал в раненую голову. Он пришел домой, лег и умер. Дедушки и бабушки и со стороны матери, и со стороны отца – все погибли в блокаду. Да, что я вам рассказываю! Обычная судьба, обычной питерской семьи…

Отец после войны стал пить, потом заболел, попал в больницу и тоже умер. «И чего пьют эти русские!? – брезгливо удивляются на Западе. – Что это за странный народ пьяниц и ленивых мечтателей-Обломовых?» А на долю какого другого народа в Европе выпали за минувший век такие страшные испытания, как на долю русского народа? К тому же нынешнее, страшное и повальное пьянство, никакая не «историческая традиция», а – коммунистический «подарок» России.