Владимир Малышев: Необыкновенное путешествие из Рима в Афины. Признания журналиста

Но я такие печальные перспективы предвидеть, конечно, не мог, а потому поступил на Восточный факультет Ленинградского тогда университета на отделение истории Ирана. Рядом со мной сидел тихий и застенчивый «юноша бледный со взором горящим» – Ванечка Стеблин-Каменский. Он все время, склонив голову и слегка прикусив язык, что-то старательно писал. Напильником стачивал перо у авторучки, чтобы получился персидский «галям» – так легче писать справа налево, и вырисовывал на бумаге замысловатую арабскую вязь. Прилежание, впрочем, не мешало Ванечке собирать неприличные анекдоты и всякого рода забавные стишки. Ведь то было время анекдотов. Одни их рассказывали, а другие за них сажали. А студент Восточного факультета старательно заносил услышанное на кусочки бумаги, составляя у себя дома специальную картотеку.

Не знаю, издал ли Ванечка потом свой оригинальный труд, когда анекдоты уже вышли из подполья. Когда впервые после долгого отсутствия приехал в Петербург и зашел на факультет – сколько лет там не был! – смотрю на одной из дверей аккуратная табличка: «Декан Восточного факультета, академик РАН И.М. Стеблин-Каменский»… Так что Ванечка оказался одним из немногих, кто доказал, что из всякого правила иногда бывают исключения. Можно было, оказывается, и у нас получить образование историка, и не оказаться потом в дураках. Впрочем, и в этой спокойной университетской обители снова произошли перемены. Декана-академика его ловкие коллеги переизбрали.

Другой мой приятель тех лет – Миша Орлов учился на японском отделении, за что и получил прозвище «Мишка-Япончик». Он пошел совсем по другому пути. В те легендарные уже годы, когда крыши домов украшали огромные лозунги «Слава КПСС!» и «Миру – мир!», на Восточный факультет брали, по преимуществу, юношей.

Там была военная кафедра и все потом после окончания, получив вместе с университетскими дипломами офицерские звания, двинулись стройными рядами в разные концы света. Кто – на Ближний Восток, кто – в Африку и Азию, а кто – на Кубу помогать освободившимся от колониального ига народам строить социализм. Кто в качестве военных переводчиков, кто переводчиком для советских строителей, а кто, как и Мишка-Япончик, совсем в другом качестве. Я тоже попал в эти ряды…

После окончания третьего курса меня направили в далекую африканскую республику Сомали «на практику» переводчиком. Работать один год «по линии министерства сельского хозяйства РФ», как тогда говорили. Так я оказался в забытом Богом поселке Так-Ваджале, где-то возле Харгейсы, что на севере Сомали, где тогда еще не было никаких пиратов. Тамошние власти вдруг тоже вздумали строить социализм, и по этой причине крепко подружились с СССР. Наши начали, как это и было положено, с деревни: решили организовать для «сомалийских товарищей» госхоз. Завезли трактора, научили сомалийцев, у которых тогда еще не было даже своего письменного языка, на них ездить, показали, как пахать и сажать пшеницу. Но вот когда первый урожай был собран и сложен в закрома африканской родины, вдруг выяснилось, что пшеницу в Сомали никто не покупает, а покупают аборигены только муку. В СССР же не оказалось мельниц для мелкого помола, чтобы эту самую муку изготовлять. По этой причине смелый эксперимент с госхозом закончился тем, что собранное зерно сложили в огромную кучу, облили бензином и подожгли…

Точно таким же «синим пламенем» в самом буквальном смысле этого слова погорели и все другие, не менее смелые эксперименты со строительством социализма в этой далекой африканской республике. Построили на берегу моря «с братской помощью СССР» завод по производству рыбных консервов. Запустили с большой помпой и духовым оркестром. А потом (опять – вдруг!) выяснилось, что хотя рядом – море и рыбы в нем полно, но у сомалийцев нет сейнеров, чтобы эту самую рыбу ловить.

Или построили, опять же «с братской помощью СССР», завод по производству мясных консервов. В московских кабинетах, где все эти дела планировали, думали, что вот тут-то не просчитались – в Сомали тогда было полно всякого рогатого скота. Но вдруг (опять!) обнаружилось, что сомалийцы вообще не едят мясные консервы. А зачем? На местных рынках в изобилии продавалось свежее мясо, которое стоило гораздо дешевле, чем произведенные с помощь братского СССР консервы.