Миша Бастер - Хардкор

Вот, пригласили меня в охрану, и я с радостью согласился. Там я продолжил свою «разлагательскую» деятельность. Все эти праздные безделья и тупое времяпрепровождение могли быть взорваны только благодаря людям, владеющим слогом. А если попадался такой человек, как Гарик, который мог в четыре строчки уложить такое, что может стать эпиграфом к любому школьному сочинению, то это было уже революцией. Что, собственно, впоследствии и подтвердилось. Совокупная черта нормального тусовщика-радикала восьмидесятых: эрудированность, интеллектуальность, владение словом, ироничность восприятия и мощный драйв. Причем, все сразу. В эту охрану набрались одни соседи, неформалы. Тот же Джоник, который жил на «Кузне», появился как звезда на небосклоне местной ГЭС. Там же, на первом посту, когда директор этой самой ГЭС, чувачок с трудно выговариваемой фамилией чуть ли не с двумя согласными на конце, устроил сауну с бильярдом; туда подвыпившие генералы любили неформально заглядывать. И вместе с ними я, к своему удивлению, встречал Марочкина – и до сих пор не понимаю, какая между ними могла быть связь. То, что Марочкин сейчас пишет про рок-культуру, мне, если честно, все равно. Но когда такие люди рядятся в рок-н-рольные тоги – это просто смешно. На адекватное понимание со стороны этих людей рассчитывать бесполезно. Дети тоже вольны читать любые книжки; но если человек дебил и воспринимает все написанное как аксиому– это клиника. Джоник, у которого была ярко выраженная аллергия на комсомольцев, на дух не выносил Марочкина и устраивал истерики по этому поводу. Джонику все было пофигу не меньше, чем всем, и он в своих сомнамбулических состояниях очень забавно смотрелся на всяческих построениях. Причем Сережа Джоник не брезговал ничем, был всеядным, кайф для него значил в жизни многое. Помнится, как он то втюхивал сапоги Гариковским французам, выдавая их за офицерские, то участвовал в роли вокалиста группы «Кепка», к которой относился несколько скептически. Слуха не было никакого, но Джоник любил кривляться перед зеркалами так, как не мог ни Игги Поп, ни Мик Джаггер. В этом он был, конечно же, чемпионом. Так же, как в способности проехать на такси через весь город, заплатив таксисту пятьдесят копеек. Таксисты немели от артистического гипноза… Гарик Асса возился с Джоником, который был женат на Насте, внучке какого-то известного писателя, и в чем-то рассчитывал на него. Но Джоник был как кошка. Которого нельзя приручить, и он всегда будет сам по себе.

Джоник тогда выписывал «Известия», в которых печатались курсы валют, и был в образе матерого «утюга». При этом стоит отметить, что иностранцы, имеющие в кармане сто долларов, чувствовали себя в нашей стране Крезами. Обед в ресторане стоил всего три доллара, что уж говорить об остальном. Этим можно объяснить большой наплыв иностранных туристов в конце восьмидесятых.

Наша работа превратилась в клуб веселых и находчивых. Жены наши кучковались, дети мои с Джоником тоже были примерно одного возраста и часто как протоны с позитронами носились вокруг станции метро «Новокузнецкая». А на «Кузне» собираться стали потому, что центр и все жили и работали рядом. Это потом уже стали подтягиваться тусовщики всех мастей, и «Кузня» стала особым культовым местом. Кузница кадров, уж простите за каламбур.

Я сначала был один такой; потом пришли Пузо, Джоник Фриля и некто Желдак, который жил в «доме на набережной». Я, кстати, тогда уже понял, что революции пожирают не только своих сыновей, но и всех чуть ли не до седьмого колена, когда увидел сына Куйбышева во дворе этой высотки. Стоял такой долговязый дядечка возле песочницы, вывалив язык. А Коля Нос, живший в этой же высотке, почему умер? Тоже потомок революционеров, у которого случалась падучая, и на рубеже девяностых он умер. Коля Нос был интересной фигурой, он серьезно повлиял на Гришу Фары-Гары, который из металлиста перекрасился в фаната The Cure. В той же высотке жили два брата-француза, «Жан-Вольжан». Причем один служил в русской армии, а другой во французской. Смешанный советско-французский брат привнес и сюда двойственность: один был фанатом Франции, другой – «совка». И было у них огромное количество всяческой фигни – от фашистских пряжек до всяких фенечек, которые оседали на широкой груди Димы Саббата. Коля Нос всегда относился с трепетом к различным легендам, и когда я ему сказал, что у меня есть нож, который делали какие-то именитые зеки, он прямо дрожал, когда брал его в руки. Он был настоящим романтиком, но, к сожалению умер в восемнадцатилетнем возрасте. При этом у него была сумасшедшая бабушка, которой казалось, что ее обокрали, и она спрашивала у Носа: «Коля, а почему на Грише твои часы?» «Бабушка, это не мои часы…» «Как? Уже не твои?»