Этим вечером мы пели «Когда ступают святые», Тим катал Норму по кругу, а она, пританцовывая в своей инвалидной коляске, дирижировала двумя руками, словно руководя маршем. Мы чувствовали облегчение. Больше не будет никаких мучительно принятых решений. Теперь мы могли просто дарить друг другу свою любовь и попрощаться.
* * *
С каждым разом Норме становилось все сложнее ходить самостоятельно. Нам приходилось пользоваться инвалидной коляской, чтобы отвести ее в туалет, находившийся на расстоянии в 25 футов в задней части фургона. На ночь она надевала памперсы для взрослых (их еще называют «шортами», некий эвфемизм, позволяющий не терять чувство собственного достоинства), и постепенно мы все проще относились к тому, что раньше считалось для нас недопустимым. Чувство собственного достоинства у Нормы отходило на второй план, хотя мы изо всех сил пытались поддерживать его на протяжении всей ее жизни.
Испачкав нижнее белье, она лишь воскликнула: «Боже мой!», удивившись, с каким трудом ей стало даваться управление собственным организмом. Вместо того чтобы успокоить ее, сказав, что все хорошо, я просто ответила: «Что ж, дерьмово». Я заметила, что начала говорить все так, как есть на самом деле, не пытаясь что-то завуалировать или скрыть. Не успела я, однако, осознать, что только что сказала своей свекрови, как Норма рассмеялась и добавила: «Да уж, дерьмово – это не то слово».
* * *
Я поймала себя на том, что постоянно думаю: «А понравится ли это Норме?» или «Нужно обязательно показать это Норме».
Мы понимали, что больше она никогда не сможет выйти из фургона на улицу. Ее ноги устроили забастовку, и, судя по всему, остальной организм собирался вскоре последовать их примеру. И тем не менее мне по-прежнему хотелось показать ей все то, что я видела и что мне нравилось в повседневной жизни.
Наш друг Марк приехал на остров Сан-Хуан, чтобы поддержать нас. Вместе мы собирали фундук в саду Стива, когда вдруг на руку мне запрыгнул маленький изумрудный лягушонок. «Я должна показать его Норме!» – воскликнула я. Бросив все, я помчалась в фургон, пытаясь как можно бережнее держать несчастного лягушонка. Когда я добежала до кресла Нормы, лягушонок выпрыгнул из моей руки, приземлившись прямо на Норму. Если бы у нас были какие-то сомнения в том, жива ли Норма или нет, то они сразу же рассеялись бы: она едва не подскочила от радости, увидев лягушонка на своей ладони. К сожалению, насладиться этим прелестным существом она так и не успела, потому что в следующую секунду он вырвался из ее рук и выпрыгнул за дверь.
В воздухе витало такое напряжение, какого мы не чувствовали уже давно, словно все вокруг готовилось к переходу в иной мир. Как-то мы отправились с Нэн по делам в город, и я удивилась, заметив, что листья уже начали менять цвет. Больше всего мне запомнился один молодой дуб на парковке продовольственного магазина: его ярко-красные листья были огромными, даже больше головы Нормы. «Я просто обязана сорвать несколько листьев и отнести их Норме», – подумала я, решив сделать это на обратном пути к машине. Но, пока я стояла в очереди, мне позвонила медсестра, и я, забрав покупки с ленты конвейера, уехала, совершенно забыв о дубовых листьях.
Я чувствовала себя так, будто кто-то постоянно переключает каналы в моей голове. Мне стало сложнее запоминать вещи и четко выражать свои мысли, как будто внутри поселился туман, который вовсе не собирался рассеиваться. Нэн заботилась и о своей маме, и о своей свекрови, и я спросила ее, смогу ли я когда-нибудь соображать так же, как раньше. «Да, – уверила она меня, – это временное явление».
За последние несколько недель я практически не смотрелась в зеркало. Когда я случайно увидела свое отражение, я заметила, что волосы у меня растрепаны, под глазами появились мешки, которых не было раньше, а морщин стало больше. Все это в очередной раз напоминало мне о том, что я все-таки уже никогда не стану прежней.
* * *
Мы привыкли к ненормированному распорядку дня: когда обе ноги Нормы отказали одна за другой и вставать ей стало крайне сложно, по ночам мы часто не спали, помогая ей менять памперсы, справляться с болью или принимать снотворное. Она практически перестала говорить.
Ритуалы, которые мы проделывали перед сном, стали все более нежными. Мы с Тимом, держась за руки, сидели рядышком на кровати Нормы и под покровом ночи говорили все, что было у нас на сердце. Теперь Нэн и Стив тоже принимали участие в наших ритуалах: они играли старые мелодии и колыбельные на гавайских гитарах, и мы пели все вместе. Норма все еще помнила свои любимые песни и подпевала нам слабым голосом. Однажды вечером, когда наши друзья спросили, хочет ли Норма, чтобы они спели и сыграли для нее, Тим, вежливо поблагодарив их, ответил: «Не сегодня. Думаю, она устала».
Читать дальше