Сергей Данилов - Сад Шкроева

В «Нашей школе» даны портреты многих учителей и учеников, практически все написаны с любовью и добротой:

В качестве отрицательных персонажей представлены лишь создатели «школьного Ревтрибунала» и, с лёгкой язвительной иронией — директор школы: «Многих будет он почище. В здоровенных кулачищах Так сжимает школьный руль Будто едет в Ливерпуль».

С первых слов делается совершенно очевидно, что никакой Сокали не педагог и не учитель. Иностранец, неважно говорящий по-русски, занимающий свои учебные часы запугиванием школьников крутыми мерами, которые к ним предпримет. Но почему именно ему безликий Завсоцвос «преподнёс» школу, как сказано в поэме? Откуда в начале двадцатых годов в Томске взялся сей восточный европеец, быстро ставший сначала учителем одной школы, затем директором другой? Когда и сегодня, при наличии известных благ цивилизации в домах в виде центрального отопления и канализации, каждый новый иностранный преподаватель томских университетов, будь то китаец или американец — новость, о коей почтёт за честь написать любая местная газета. И не одна, и не один раз поведает читателям о жизни гостя на родине и в морозной Сибири, а так же о видении гостем города Томска, в особенности прекрасной его половины. Программы местного телевидения обязательно покажут героя в профиль и анфас, как он живёт и гуляет по улицам, разговаривает с аборигенами, или даже катается на велосипеде. Но в школьной поэме о «происхождении» иностранца-директора почему-то не говорится ни слова. Вроде бы таких тогда, говорящих «гутен таг» лучше, чем «здравствуйте» было вокруг слишком много, всем и без того ясно, кто они такие и откуда взялись, да и не полагается о том говорить: не буди лихо, пока тихо. Так кто же он, Иштван Сокали?

Перед нами всплывает ставшая ныне почти мифической, благодаря негласной цензуре советского и постсоветского периода, фигура «красного мадьяра», волею случая выхваченная из реальных будней двадцатых годов на страницы любительской поэмы. Интересно, что в шестидесятые годы двадцатого века школьные учебники содержали похвальное слово о «красных мадьярах — непримиримых борцах-интернационалистах за правое дело и мировую революцию», а вот сегодня и университетские отчего-то помалкивают.

К примеру, учебник, выпущенный историческим факультетом Московского университета в 2008 году «История России с древнейших времён до наших дней», авторы В. Фёдоров, В. Моряков, Ю. Щетинов ни единым словом не поминает о красных мадьярах, хотя про Чехословацкий корпус здесь написано достаточно, в том числе указана его численность в 45 тыс. человек, при всём при том, что красных мадьяр было по крайней мере на порядок больше. Похоже, табу на упоминание о них продолжает действовать и в наши дни.

Проговариваются лишь названия улиц российских городов от Дальнего Востока до Украины: спустя почти век они красноречиво свидетельствуют, насколько широка была география красной мадьярской славы. И действительно, немало кровавых пятен на земле России оставили эти «интернационалисты»: тут и расстрел семьи Николая 2 в Екатеринбурге, и расстрел интеллигенции захваченного Красноярска, и безоговорочное уничтожение на месте любого русского крестьянина, несогласного, что у него отбирают лошадь и множество других, говорящих о карательной миссии, взятой на себя красными мадьярами по отношению к гражданскому населению. Известно, что мадьяры — самоназвание венгров. Подобно чехам со словаками, будущие «красные мадьяры» являлись пленными времён мировой войны, бывшими солдатами и офицерами Австро-Венгерской империи.