Илья Эренбург - Дай оглянуться… Письма 1908 — 1930

Март 1921 — июль 1940 — зарубежный период жизни обладателя советского паспорта Ильи Эренбурга. Первая (наиболее свободная) половина этого периода представлена в этой книге.

Первоначальные этапы западного пути: высылка из Парижа (май 1921), несколько месяцев в Бельгии (главное здесь — написанный в Да Панне роман «Необычайные похождения Хулио Хуренито» — давно задуманный и быстро осуществленный, лучший роман Эренбурга). Затем до середины 1924 года — Берлин: работа, книги (их вышло 19!), успех, утверждение в образе прозаика, популярного и за рубежом, и в России.

Мечтой Эренбурга, покинувшего Москву, было, используя свой опыт жизни на Западе и свои связи с деятелями западного авангарда, служить своего рода культурным мостом между Западом (включая неоголтелую часть русской эмиграции) и нэповской Советской Россией (в надежде на умеренное развитие событий). На первых порах это почти удавалось: Эренбург сумел наладить (вместе с художником Эль Лисицким) издание международного журнала «Вещь»; к тому же он придал новое направление уже выходившему в Берлине журналу «Русская книга», который с 1922 года под названием «Новая русская книга» стал тоже своего рода «мостом» (антисоветская публика аттестовывала его уже как просоветский). Он наладил и связи с массой русских издательств в Берлине и с теми иноязычными издательствами Европы, которые готовы были выпускать переводы современной русской литературы. Так Эренбург стал своего рода экспертом (среди авторов, рекомендованных им издателям, были Пастернак, Цветаева, Замятин, Серапионы, Соболь). Все так хорошо начиналось, но как быстро дивный план начал расстраиваться: уже третий номер «Вещи» в Россию не допустила цензура, и выпуск его потерял смысл, а через год финансовые проблемы остановили издание «Новой русской книги», тогда же разорились практически все русские издательства в Берлине.

Зимой-весной 1924 года Эренбург путешествовал по Советской России, пытаясь понять, что там происходит, — тревоги он не почувствовал и, нагруженный планами и авансами, вернулся в Берлин, уже зная, что там не останется: осенью ему наконец удалось снова обосноваться в Париже.

Последний период, охватываемый этой книгой (1925–1930) — нелегкая жизнь с островками случайного кратковременного благополучия. Ухудшение наблюдалось от года к году. Существовать приходилось все на меньшие гроши, вырученные за иностранные переводы своих книг (забавно, что в Советской России жизнь Эренбурга воспринималась как вполне благополучная и Замятин в письме Сталину ссылался на пример Эренбурга, прося для себя таких же условий). Между тем идеологический занавес в СССР беспросветно опускался, становясь железным. Печататься Эренбургу было все труднее: одни книги не пропускались вовсе, другие выходили изуродованными. До 1927 года в любой сложной ситуации Эренбург знал, что может позволить себе «героические усилия» (обратится, скажем, к Каменеву или к Бухарину) и разрешение на издание будет получено. Но в 1927 г. Каменев потерял всякую власть; а обращение в 1928 г. к Бухарину по поводу романа «Бурная жизнь Лазика Ройтшванеца» не сработало (впрочем, через год и Бухарин потерял власть — она всецело сконцентрировалась в руках лично незнакомого Эренбургу Сталина). Положение основательно и безысходно изменилось.

Уехав на Запад в 1921 году с советским паспортом, Эренбург неизменно сохранял лояльность по отношению к советскому режиму — он не сотрудничал в откровенно враждебных ему белоэмигрантских или иностранных изданиях и не общался с подчеркнуто антисоветской публикой. Фактически так же держали себя впоследствии Ремизов, Замятин, Осоргин… — те, кто с советским паспортом расставаться не намеревался, но Эренбург желал большего: он желал еще издаваться в СССР. Он был писатель быстрого пера и о том, что писал, с некоторых пор говорил так: «Это про сегодня для сегодня» (он, конечно, лукавил, и лучшее из написанного им тогда свое «сегодня» пережило). Но потерять возможность издаваться в СССР означало для Эренбурга потерять главного читателя, а стало быть, и смысл литературной работы. Поэтому-то к концу 1920-х годов положение свое он ощущал как все более безысходное: и морально и материально. Эренбург оставил беллетристику, ища новые жанры, которые позволили бы ему печататься в СССР. Это требовало немалых трудов, изобретательности и мастерства. Однако и с этим, новым для себя, да и для литературы, жанром (книги цикла «Хроника наших дней») Эренбург немало намучился — советские издания оказывались неизменно обкорнанными…