Георгий Куницын - Открытые письма «архитектору перестройки» А.Н. Яковлеву

Вроде бы логично! «С этим и были связаны иллюзии (то есть честные заблуждения!) о возможности совершенствования социализма», — тобой добавлено далее.

Боремся, выходило, все-таки (пока) за социализм, ибо он, оказывается, возможен и «с человеческим лицом»! Увы, эта мысль «архитектора перестройки» буквально колотится о стекло иронии истории. Буксует. И все же она сдвигает свой уровень — если не вверх, то вниз. Хотя бы вбок.

В Ватикане ты делишься как раз сведениями о самом ходе этой твоей беспокойной мысли. Только где-то в 1987 году говоришь: «Лично мне стало окончательно ясно, что общество, построенное на насилии и страхе, реформировать нельзя, что мы стоим перед сложной исторической задачей демонтажа всей общественно-политической системы, со всеми ее идеологическими, экономическими и политическими корнями» (по указ. изд. С. 266).

Намерения уже не перестроечные, а разрушительные!

Что же произошло вследствие именно такого поворота твоей мысли? Утверждаешь: «уже тогда резко обострилась необходимость глубочайших преобразований в идеологии, преодоления ее мифов и утопий» (там же).

Преодоления каких мифов и утопий?

Каждый, кто привык за словами видеть истинный их смысл (в противном случае общечеловеческая тенденция в мировой культуре прекратилась бы), прочтя приведенное мною, мог ожидать от демократов одного: идеологическая сфера СССР, направляемая в 1987 году Александром Яковлевым, должна была бы непременно начать выносить вопрос об открывшихся тебе судьбах шедшей тогда, но уже обреченной «перестройки» на открытое и честное и именно всенародное обсуждение. Не так ли?

Не тут-то было! Как раз именно с этого момента ты, а потом и М.Горбачев вступили на путь почти неприкрытого обмана многомиллионной (в сущности, общенародной) советской общественности — всех тех, кого как раз тогда и стали называть «совками». Как же их еще? Конечно, «совки»...

Круто стало меняться — тайком и тайком — само понятие «перестройка». Если Горбачев и ты (и другие) сначала провозгласили «социалистический выбор», а потом совершенно справедливо стали ориентировать общество на многоукладность экономического развития, что только и соответствует исторической специфике России (и других республик тогдашнего СССР), то потом — когда, по бессмертному слову Горбачева, «процесс пошел», и пошел с большими неожиданностями, — все вы (ты — раньше, другие — позже) просто ведь струсили, а вовсе же не «прозрели», ибо вы этот «процесс» явно из рук своих с испугу выпустили. Бросили его! А это быстро привело, в сущности, к анархическому развалу... Ощущение полной беспомощности вашей привело вас к блистательному «открытию»: якобы только хаос и есть разрешение всех проблем. Поскольку только всесильный рынок, порождаемый хаосом, будто бы сам собой поставит все на свои места... Поскольку же через аналогичный, как вам показалось, хаос прошли когда-то все страны капиталистического Запада, вы, теоретики «социалистического выбора», вывели, что хаос этот — «общечеловеческая», «всемирная» закономерность. И потому только чуть ли не дефективные народы этого до сих пор понять не удосужились... Столь лестно аттестовав прежде всего родную Россию, вы, безудержные реформаторы, кто сразу, как ты, а кто позже, как Горбачев, превратились в дискредитаторов самой мысли о социализме и также низвергателями того, что уже создано (нередко иллюзорно) в осуществление этой мысли.

И ведь все это делалось долгое время вами именно тайком. А вот в Ватикане в январе 1992 года ты вдруг разоткровенничался.

Это произошло не случайно, а на гребне торжества по поводу именно удавшегося вам, «демократам», разрушения Советского государства и общества. Бояться-то было уже нечего! И даже ты, всегда предельно осторожный, осмелел. В сущности, ты раскрыл причину того, почему горбачевская команда в сфере практических дел оказалась бесперспективно импотентной.

Вот же она, твоя такая редкая, выглядящая фантастически откровенной исповедь в Ватикане. Вот она: «Я немало думаю на эту тему в последнее время и прихожу, возможно, к парадоксальному выводу. Во многом, хотя и не во всем, преобразования были обречены на непоследовательность».

Почему? Потому что если быть последовательными радикалами, то пришлось бы заявлять свою позицию прямо и открыто, то есть заниматься политикой в главном смысле этого слова, а не темнить, не политиканствовать. Отчего же этого не произошло? Ответ твой на эти естественные в такой постановке вопросы дан такой: «Последовательный радикализм в первые годы перестройки погубил бы саму идею всеобъемлющих реформ».