Алексей Митрофанов - Большая Никитская. Прогулки по старой Москве

В ту минуту, когда представление кончилось, публика, наполнявшая театр сверху донизу, стала выходить из партера; г. Хохлов был вызван; раздались аплодисменты и в ложе №4. Василий Григорьевич, чтобы более показать свое удовольствие артисту, стал на стул и, махая платком, по забывчивости что ли, поставил одну ногу на барьер ложи, но потерял равновесие и грохнулся вниз.

Падая вниз, он ухватился за канделябр электрического освещения, согнул его, но не удержался и полетел далее и упал в кресло, с которого только что поднялась какая-то молодая особа и, аплодируя г. Хохлову, отошла шага на два в сторону.

Падение Василия Григорьевича было настолько тяжелое, что ножки, спинка кресла и боковые приспособления отлетели.

Переполох в публике был страшный; любители сильных ощущений остались на несколько минут в театре, чтобы взглянуть на страдальца, а большинство удалилось. Раздались крики «доктора! доктора!» – его в театре не оказалось, но затем он вскоре явился.

Василий Григорьевич лежал в бессознательном состоянии, кровь лилась у него из носу; его подняли и перенесли в покой при театре; явились врачи и начали приводить его в чувство; положили на голову повязку, а затем на карете, в сопровождении врача и фельдшера отвезли в клинику профессора Боброва.

На правой стороне лица страдальца под глазом к подбородку видна была разорванная рана, носовая часть сильно повреждена, на поясничной области с правой стороны виден больших размеров кровоподтек; опасаются, не поврежден ли позвоночный столб. Вчера больной жаловался на сильную боль в пояснице, в ногах и был весьма слаб. Врачи надеются на его выздоровление.

Подобного прискорбного случая с основания Большого театра еще не было, и дай Бог, чтобы он не повторился».

О том, как шло лечение Василия Григорьевича, газеты, к сожалению, не сообщали. Явились новые сенсации: велосипедный маскарад недалеко от Триумфальной площади, самоубийство в гостинице «Эрмитаж», прибытие в Зоологический сад кенгуру. И о бедном Михайловском позабыли навсегда.

* * *

Разумеется, Московский университет активно участвовал в культурной жизни России. Там проводились публичные лекции и литературные чтения. Не обходилось без курьезов. К примеру, как-то раз Викентий Вересаев читал в актовом зале свой рассказ «В мышеловке», посвященный событиям русско-японской войны. Он был посвящен люнету, выдвинутому сильно вперед перед линией фронта – из-за тщеславия корпусного командира и с большим риском для жизни солдат. Собственно, этот люнет солдаты и прозвали «мышеловкой».

Читал Викентий Викентьевич очень плохо. Скучно и без выражения. Да и рассказ был не то чтобы шедевр. Естественно, что слушатели начали утрачивать внимание, вполголоса переговаривались между собой.

А тем временем события в рассказе развивались. Ночь. Сменяется охрана. Кто-то случайно задевает ружьем за котелок. Командир грозно шипит:

– Тише вы, черти!

Эти слова у Вересаева вышли неожиданно отчетливо и громко. Слушатели, позволявшие себе всякие разговорчики, вздрогнули, замолчали и пристыженно взглянули на писателя. Он же продолжил свой монотонный бубнеж. Слушатели не выдержали и потихоньку начали расходиться.

А между тем в «Мышеловке» убит командир. Солдаты хотят подойти к нему, пихаются и суетятся. Младший офицер, который принимает на себя командование люнетом, должен проявить себя. Он громко и повелительно орет:

– Куда поперли? По местам!

Те, кто пробирался к выходу, опешили и вернулись на оставленные стулья.

Долго еще по Москве ходили слухи о крутом характере начинающего литератора В. Вересаева.

* * *

Научная деятельность университета всегда была на высоте. Изобретались новые законы, выводились формулы, гуманитарии плели свои теории. А ученый К. А. Тимирязев расхваливал коллегу П. Н. Лебедева: «Если вам случится проходить по Никитской, загляните в монументальную арку выходящей сюда части Старого университета. В глубине двора вы увидите трехэтажное красное здание с небольшой вышкой. Это – бывший Физический институт, – один из центров русской науки, известный не только за пределами Никитской, но и далеко за пределами России. Это – одна из двух лабораторий, доставляющих в эту минуту почетную известность русской науке… В подвальном этаже – в „Лебедевском подвале“, как его давно окрестили те, кому дорога родная наука, – бьется пульс настоящей, не школьной науки, – не той, которая только поминает заслуги прежних годов и веков, а той, в которой выражается жизнь сегодняшней науки, – завтрашней техники».