Владимир Залесский: 56 исторических миниатюр и 34 текста на 9 иностранных языках. Сборник

А. Фидлер как-то запнулся на мгновение. Затем он задумчиво промерял взглядом толщину рукописи, лежащей перед К. Барановским.

К. Барановский невольно перевел взгляд на стоявшую в книжном шкафу книгу А. Фидлера.

– Не мало листов, – заметил А. Фидлер.

– Весомая книга, – согласился К. Барановский.

Собеседники – путешественники и писатели – рассмеялись.

09 февраля 2017 г. – 17 марта 2017 года.

Москва. Весна 1980-го.

В темном ирреальном пространстве стоит Гамлет. Над ним витают затемненные сущности.

Через полотно картины, напоминающее стену из цветного стекла, Гамлет и сущности могут видеть реальный мир, мастерскую Художника, позирующего в мастерской Поэта.

Художник близок к завершению портрета. На портрете Поэт изображен с удавкой на шее. Над Поэтом, изображенном на портрете, витают затемненные сущности.

В ирреальном пространстве одна из сущностей обратилась к Гамлету:

– А ведь Художник не случайно появился в твоей жизни. Это знак приближающихся событий.

– Есть предчувствие, – ответил Гамлет.

– Может быть, оставить театр, прекратить выступления, разъединиться с поклонниками, друзьями, приятелями? Изменить жизнь? К лучшему? – спросила вторая сущность.

– Я люблю и любим, я востребован, пишу, пою, играю. Меня любят все. Один – кто я и что я? Без публики, без поклонников, без тех, кто мне близок? – отвечал Гамлет.

– Робинзон – или отшельник – это, конечно, совсем другой тип личности, другое устройство мировоззрения, – вступила в обсуждение третья сущность. – Уметь быть в уединении, верить, читать священные тексты. А если «ни во что не верит – назло всем»?

Гамлет промолчал. Пожал плечами. Потом добавил:

– Я тоже – может быть – Робинзон. «И снизу лёд, и сверху – маюсь между». Придет время, вспомню священные тексты.

– Значит, тебе с нами комфортно? – спросила четвертая сущность.

Гамлет снова промолчал.

Удавка не его шее подзатянулась.

В реальном пространстве мастерской Художника Поэт поднялся со стула и сделал стойку на руках: вниз головой и вверх ногами.

– Отлично, – оценил Художник. – Не возникала мысль пройти на яхте в одиночку, от Южной Африки до Австралии? Через Индийский океан, сквозь «ревущие сороковые»?

Поймав мгновение шутливости, Поэт попросил:

– Эти сущности на портрете меня словно раздражают. Нельзя ли затенить их еще более?

– Но я их уже по Вашей просьбе затенил, их почти не видно. Впрочем, можно сделать пару мазков, раз поступила такая просьба.

Художник сделал несколько движений кистью и произнес:

– Но удавка-то никуда не исчезает… Затягивается…

Поэт промолчал. Потом повернулся к портрету.

– Видно мастера, – высказался он. – Страсти, страсти, страсти! Вы великолепный художник, маэстро. Никто, никто, никто не смог бы написать такой портрет!

– Хотелось бы быть похожим на Вас, – вырвалось у Поэта.

– Помолитесь за меня! – добавил Владимир Высоцкий.

– Я молюсь, – ответил Художник, невольно коснувшись рукой Библии, лежавшей рядом с ним.

– Сегодняшний сеанс, видимо, завершен, – уточнил Художник.

– Да, маэстро. Сегодня я снова играю главную роль!.. Обстоятельства сложились так, что я при деньгах. Портрет почти завершен, и я рассчитаюсь досрочно. Мы согласовали двести рублей, но я заплачу двойную сумму – четыреста рублей.

Художник пожал плечами, как бы говоря: «Стоит ли спорить?».

– Меня ждет сцена. Вынужден прощаться, – сказал Поэт.

– Мне этот портрет нравится не меньше, а, может быть, больше, чем Вам. Встреча с Вами – для меня – знак. Никто не мог бы мне дать тот бесценный урок, который дали мне Вы, – сказал Художник. И добавил с оттенком шутки:

– Придет время, я выкуплю этот портрет за сорок тысяч… Долларов.

Поэт пожал плечами, как бы говоря: «Стоит ли спорить?».

Поэт шел по улице.

Ветер принес запах ладана.

«Церкви, свечи, пение, молящаяся Москва», – подумал Поэт.

Творческая натура не дремала. Появилась мысль: «А что, если с посохом – не заходя в театр – богомольцем, странником Божиим, по монастырям, по святым местам? Истлеет, рассыпется в прах удавка!». Следом – сомнение: «Обступят, не дадут пройти, идти, потребуют рассказов, автографов, песен?..».

«Всё человечество давно

Хронически больно.»

Из окон домов по сторонам улицы звучали записанные на магнитофонную ленту строки: «Смотри, какие клоуны!».

Неизвестно откуда в сознании Поэта появились строки: